Карина Демина - Невеста Страница 98

— В пыточной. — Шрам на шее не исчез.

Виттар, перехватив ее руку, поцеловал пальцы.

— Да. Он не заслужил такого. И то, что вернулся, уже чудо. Я думал, что если он окажется дома, то я уже найду способ помочь. Любой способ, лишь бы исправить все. И он дома, а я ни на что не способен. Ты же видела нить.

Тора кивнула.

— Я ничего не придумал. Она была яркой, а теперь снова гаснет.

Виттар рассказывал скупо, будто боялся делиться именно этой памятью, а Тора не смела настаивать. Она просто слушала.

Гримхольд. Перевал. И королева Мэб…

Пять лет рядом с королевой Мэб.

Это почти вечность.

Разве можно в этой вечности остаться действительно нормальным?

— Он поправится. — Виттар сжал руку. — Но сейчас… пожалуйста, не подходи к нему. Я не хочу его запирать, и доктор считает… считал, что Одену будет лучше, если обращаться с ним так, будто ничего не произошло. И что он совершенно безопасен, но… пожалуйста, не подходи к нему слишком близко, ладно?

— Не буду, — пообещала Тора.

И, не удержавшись, повернулась, коснулась теплой щеки губами. Райгрэ было больно, а она опять не знала, как унять эту боль.

— Спасибо, мое золотце…

На первый взгляд Оден из рода Красного Золота выглядел совершенно нормально. Пожалуй, излишне худой, но не истощенный, и во взгляде нет той обреченности, которая свойственна умирающим. Скорее уж взгляд этот задумчив, рассеян.

Слишком уж рассеян. И когда этот взгляд останавливается на Торе, она понимает — ее не видят.

— Оден, — райгрэ держится рядом, — познакомься, это моя жена Торхилд.

Он впервые назвал Тору женой и… и нежно коснулся ладони, будто успокаивая.

— Оден…

— Леди, вы чудесно выглядите. — Ответ вежливый, пустой, и очевидно, что если Оден и заметил Тору, то вряд ли разглядел. Он кланяется, целует руку, исполняя давным-давно заученный ритуал, но за ним ощущается пустота.

— Благодарю.

Он не услышал. Или все же…

— Здесь очень холодно, леди. — В светлых глазах все же мелькнула искра интереса. — Мне кажется, вы слишком легко одеты. Возможно, следует послать за шалью?

Холодно? Летнее солнце раскалило крышу, и на верхнем этаже душно, хотя окна и оставляли открытыми. Духота не добралась до столовой, но все же и зимний холод, с которым редко справлялись камины, отступил.

— Да, пожалуй, вы правы, — ответила девушка, и райгрэ сжал ладонь чуть крепче.

Благодарил?

— На редкость холодное лето…

Не лето виновато. Жарко, но его явно знобит.

— Это нервический шок, — шепнул на ухо райгрэ. — Тело его живет памятью о прошлом. Поэтому он не согреется, даже если его сунуть в костер.

А в столовой Оден занял место райгрэ.

И это было неправильно.

— Пускай, ему так привычней. — Виттар был рядом. — Это всего-навсего место…

Еда со вкусом плесени. Холод.

Что бы Оден ни сделал — холод. По ночам особенно. Оден неспособен больше спать, потому что во сне он замерзает почти до смерти. И тянется, тянется куда-то, умоляя помочь.

Не слышат.

А наяву его считают сумасшедшим. Наверное, он и вправду похож. Оден пытался объяснить, что вовсе не обезумел. Ему просто холодно.

И Эйо исчезла.

Он же разучился управляться со словами, и одни склеивались с другими, получалась сумятица. Ее записывал. Некто высокий. Тощий. С запахом ладана и камфары на рукавах. С черным кофром и взглядом опытного палача. Со скрипучим раздражающим голосом, которым он объяснял, что происходит с Оденом.

Не врал: верил каждому своему слову.

Он видел много сумасшедших. Ему было скучно.

Эйо ищут, да, но не найдут. И значит, осталось уже недолго.

У Виттара красивая жена. Девочка не из высших, и, значит, в мире изменилось многое, возможно, что к лучшему. Вернуться стоило уже ради того, чтобы увидеть брата счастливым.

И жаль огорчать, но… он смирится.

Из него получился хороший вожак, и сегодняшняя — сегодняшняя ли? — выходка была детской. Впрочем, поговаривают, что все безумцы — немного дети. Но Оден не сошел с ума. Ему холодно.

Только ему.

Еще там началось, в палате… отравили? Возможно. Яды встречаются разные, но доктор при всем его равнодушии распознал бы симптомы, если только… нет, Стальной Король не имел причин избавиться от Одена. Да и кому помешает калека, остаток жизни которого — к счастью, недолгий — пройдет под защитой рода? Значит, не яд… и что тогда?

Эйо.

— Девушку ищут, — в сотый раз повторил Виттар. — И найдут, если это возможно.

Выходит, Оден разговаривает вслух.

Еще один симптом безумия.

Для него найдется строка в кожаном блокноте доктора. Краткое описание. Комментарий. И подчеркивание, всегда двойное, с нажимом, отчего перо рвет бумагу.

— И яда нет. Проверял… не только этот доктор. — Виттар по-прежнему недоверчив.

Да, кажется, были другие. Сколько дней прошло?

— Семь… Десять… Три недели…

Время перестало иметь значение. Его закупорили в склянке с высоким горлом, растворили в мутном содержимом, и оттого Оден то и дело проваливается в сон. А во сне замерзает.

Пить заставляют.

Пытались подмешивать в еду, но Оден чуял запах и отказывался от еды. Так, из бутылки, честнее.

Лекарство? Допустим.

Только разрушает оно едва ли не сильней, чем холод. Оден пробует рассказать, и, наверное, получается, если склянка вдруг исчезает. А мир на время становится прежним.

Ужин… ужины были… часто… он помнил, но почему-то все и сразу, как будто один длинный, бесконечный почти. Еда по-прежнему со вкусом плесени. А пальцы настолько замерзли, что Оден неспособен был удержать вилку в руке.

Пожалуй, ему не следовало выходить из комнаты.

Разве что в салон с клавесином. Там музыка, которая отогревает ненадолго, возвращая способность видеть и понимать.

— Она чудесно играет, правда? — Виттар любуется женой, а Оден пытается вспомнить, как оказался в этой комнате.

Пришел. Наверное. И солнце такое яркое… он давно не выходил на солнце. А ведь нравилось, чувствовал кожей, согревался. Сначала в куче прелых листьев, то первое купание вряд ли возможно забыть.

И еще горячую кашу из какой-то крупы… толика жира. Шершавые края котелка. А вечером — заяц.

— Расскажи еще, — просит Виттар.

О зайце? Его было слишком мало, чтобы утолить голод, тогда казалось, что этот голод в принципе невозможно утолить. Внутри Одена дыра, в которую проваливается пища.

Или лучше о вороне, о воде, о ручье, предлагавшем поиграть.

О собаках.

И о яме. О мертвеце…

О дороге. Она все длилась и длилась. Эйо.