И жили они долго и счастливо - Алёна Селютина Страница 14

– Хорошо, – внезапно сказал Кощей, вырывая ее из дремы.

– Что хорошо? – пробормотала Василиса.

Большим усилием она заставила себя открыть глаза. Жесткая линия подбородка, на которую упал ее взгляд, выражала мрачную решимость.

– Хорошо, мы избавимся от огня Смородины.

– Но ты ведь…

– Я подумал, что ты можешь быть права. Я раздобыл для мира оружие, которое этот мир может обратить против меня же. В конце концов, если я действительно захочу покончить с собой, то всегда смогу просто шагнуть в реку.

– Кош…

– Мне только одно не дает покоя: как ты не боишься все эти годы держать в своем доме и пускать к себе в постель меня? А вдруг я тоже выйду из-под контроля?

– Не смешно!

– А по-моему, очень.

– Ты обиделся?

– На твое недоверие?

– Когда это я тебе не доверяла?

– Вчера вечером. Сказала об этом почти прямым текстом. Так что пойдешь со мной. Засвидетельствуешь факт реституции. Не хочу, чтобы у тебя остались хоть малейшие сомнения в том, что я его вернул.

Тут Василиса тоже могла бы обидеться. Но это было бы глупо.

– Спасибо, – прошептала она, дотянулась до его подбородка и легко поцеловала, уколовшись об отросшую за сутки щетину.

Кощей сел в постели и потер руками лицо.

– Пойду-ка я сварю кофе покрепче и побольше.

– Может, сразу кофейную капельницу? – попыталась пошутить Василиса.

– Может быть, – мрачно ответил Кощей, вставая с постели. – Выезжаем через полчаса, тогда успеем обернуться до работы.

Когда он ушел, Василиса еще немного полежала на его месте, насыщаясь теплом и запахом. Вставать отчаянно не хотелось, но хотелось еще раз сказать «спасибо». О, она в полной мере оценила его жест. Теперь нужно было придумать, как испросить у мужа прощения за то, что усомнилась в нем.

Путь до Смородины-реки на коне Кощея занял сорок минут галопом, и за это время Василиса успела проклясть дорогу. Романтической эту прогулку назвать вряд ли бы получилось. Ей пришлось сесть позади Кощея, и пусть ради нее он снял седло, оставив только потник и чепрак, ноги все равно устали от непривычной позы, а от тряски подташнивало. Ехала Василиса, уткнувшись носом мужу в спину: слишком быстро они неслись и слишком высоко было падать. Так что, когда они наконец достигли берега реки, она не сразу поняла, что случилось. Кощей резко остановил коня, натянув поводья, и замер.

– Что такое? – удивилась Василиса и выглянула из-за его спины. Не удержалась и охнула.

Река извивалась, приходя издали и убегая вперед, раскинувшись широкой лентой, отрезающей мир живых от мира мертвых. От середины ее поднимался густой серый туман, скрывая противоположный берег от любопытных взоров. Василиса отлично помнила, что там, за туманом, и была благодарна тому, кто творил миры, что не видит Навь.

Обычно Смородина была спокойной. Во всяком случае, пока кто-нибудь не подходил к ней близко. Тогда она являла свою истинную сущность: воды обращались ярым пламенем, огонь вздымался в небеса, загораживая путь. Но в этот раз она уже бурлила. Вместо голубой глади перед Василисой расстилался огненный поток, по краям которого на их берегу то там, то здесь виднелись черные проплешины, словно кто-то пытался прорубить себе дорогу, но так и не смог продвинуться вперед, и теперь река пыталась зализать раны, наполнив выжженные места огнем.

Конь всхрапнул и переступил с ноги на ногу. Кощей натянул поводья сильнее, потом наклонился и погладил его по шее, успокаивая.

– Что происходит? – спросила Василиса.

– Кому-то очень захотелось на ту сторону, – процедил он сквозь зубы.

– Но он же не перешел?

– Нет, иначе я бы уже знал. Нужно вернуть тебя домой.

– Кош…

– Я помню, – бросил он, хотя она не это имела в виду.

Он достал из седельной сумки флакон со всполохом, замахнулся и кинул его в реку. Огонь принял в себя свое детище, на несколько мгновений взвившись вверх.

– Вот и все, – сказал Кощей. – А теперь домой. И, Василиса, не стоит об этом знать Баюну. И Варваре не говори. И Настасье. Вообще никому.

Василиса растерянно посмотрела на реку, а потом с тоской на спину мужа. Пока они скакали сюда, она надеялась на хотя бы небольшой привал, но кто-то нехороший нарушил ее планы. За это его стоило ненавидеть в два раза сильнее. Она тяжело вздохнула и снова обняла Кощея за талию.

Глава 6

Много лет назад в Тридевятом мире

В болотах была своя прелесть. Василиса старалась думать об этом на заре, когда вставало солнце, окрашивая небо и мир в приятный розоватый оттенок, и на закате, когда оно разливалось по небу багряным, и фиолетовым, и сиреневым. Удивительно, но, будучи лягушкой даже ночью, в темноте, она продолжала различать цвета, и это было прекрасно, потому что после темного замка Кощея ей опротивели все серые тона.

Но в целом на болотах было плохо. Шли дни, и в какой-то момент Василиса начала понимать, что забывает себя. Ей все чаще казалось, что она и впрямь квакушка, а девчушка, набредшая однажды в лесу на домик старушки-колдуньи, ей просто приснилась.

Знал ли Кощей о таких последствиях своего заклятья? Там, на болотах, Василисе казалось, что, конечно, знал и что в этом и заключалась его кара. Даже если она выдержит три года, то навсегда останется лягушкой. И она хваталась за свою ненависть, думала о Кощее, заставляла себя вспоминать, как плохо было в его плену, и через это вспоминать себя.

Довольно быстро Василиса выяснила, что днем не может колдовать. Но стоило последним лучам солнца скрыться за горизонтом, как она чувствовала легкое покалывание в лапках, которым отзывалось возвращение силы. И тогда Василиса могла сбросить свою шкуру. В человечьем обличье да без одежды было холодно и сыро, и она поначалу обращалась ненадолго, мучилась от укусов комаров, кляла Кощея. Однако волшба теперь давалась проще. Навь извратила ее силу, но она же и увеличила ее. Василиса научилась укутываться в лунный свет, добывать воду, призывая росу в ладони, выращивать ночные цветы, а еще смотреть глазами птиц и животных, слушать их ушами, чувствовать то, что чувствуют они. Любой житель болот радостно отвечал на ее зов, и однажды она обнаружила, что понимает, о чем говорят птицы и звери. Она вплетала в волосы сияние звезд, собирала бусы и браслеты из болотных огней и надеялась, что Кощей следит за ней и умирает от бессилия и злобы. Он сам поставил условия на свое заклятье. Он не мог их нарушить.

Но лишь начинала бледнеть луна, Василиса снова накидывала свою шкурку и обращалась в зеленую лягушку.

Осенью стало холодать, и однажды, повинуясь проснувшимся инстинктам, она зарылась в ил и уснула там до весны. И наверное, ей очень повезло, что весной она вспомнила себя.

Так прошел год, за ним второй, минуло еще несколько месяцев, и Василиса начала верить, что свобода близко.

А потом прилетела стрела. Просвистела совсем рядом, сверкнула золотым наконечником – особая стрела в колчане, об этом любая девица знает, – и вошла в воду без всякого плеска. Василиса квакнула от удивления и нырнула следом. Выпрыгнула на кочку, стала изучать свою находку. Так ее и нашел царевич.

Царевич был хорош. Статный, русоволосый, румяный, с ясными голубыми глазами. Василисе вспомнился Кощей: старый, вечно бледный и словно больной, и глаза что болотная ряска… Вот и нашелся еще один способ отомстить. Пусть помучается, наблюдая за ее счастьем. Ведь вот такого – царевича – точно можно было полюбить. Да и супружескую клятву такому дать не зазорно.

Василиса проквакалась и предложила царевичу взять ее в жены. Можно сказать, уговорила. Юноша выглядел крайне опечаленным, но лягушку забрал. Так она и оказалась в царских хоромах, уверенная, что ей повезло.

В царских палатах Василиса впервые взглянула на себя в зеркало, и оказалось, что она хороша. Сверкала белизною кожа, ясно смотрели ярко-голубые глаза и красиво ложилась вдоль спины толстая пшеничная коса, отливающая золотом. Разумеется, будущему мужу она понравилась. Свадьбу сыграли быстро.

Когда Иван сжег шкурку, Василиса даже приготовиться толком не успела. Налетел вихрь, и вот она снова в месте, которое снилось ей в кошмарах. Кощей сидел на троне, и невозможно было отвести взгляд от изломанной шипастой короны