Циклоп - Олди Генри Лайон Страница 15

Ждут. Долго.

Пока не гаснет радуга.

Эльза очнулась в холодном поту. Когда?! Сейчас весна, а в видении было лето. Новое, написанное в спешке письмо отправилось в родную деревню. Оставалось лишь ждать. Как те парни на берегу…

Миновала весна. Лето выдалось жарким. Зной, пыль, духота. Трава вокруг обители выгорела. Да что трава! — само небо выцвело, как платье, стираное в семи щелоках. В такую жару одно спасение — в речку бултыхнуться. С обрыва… Дни тянулись стадом коров, бредущих на водопой. Эльза вся извелась. Сивиллы знали о письме. Глядели с сочувствием. Даже вредина-Катрина больше не дразнилась. В прошлый раз ответ пришел через полгода. Значит, три месяца в одну сторону. Когда она отправила письмо? Когда Иган пойдет на речку? Мысли путались. Перед глазами плавали огненные круги. Должно быть, от жары…

Ответ пришел осенью. Иган утонул, разбив голову о корягу на дне. Весточка от сестры-провидицы опоздала на два дня.

Эльза не плакала. Просто впала в оцепенение. Делала, что велят. На занятиях молчала, уставясь в одну точку. Могло создаться впечатление, что уроки отрешения наконец-то пошли девочке впрок. Вечером в ее келью вошла старшая сестра Корделия. Присела на кровать:

— Не кори себя, дитя. Ты сделала все, что могла.

— Тогда зачем? Зачем все это?!

Эльза горько разрыдалась, уткнувшись в подушку, сделавшуюся мокрой и горячей. Корделия гладила девочку по волосам. Голос старшей сестры звучал в такт движениям ее руки. Слова отпечатывались в душе Эльзы, словно оттиски с досок мастера-гравюрьера.

— Мы не выбирали судьбу, дитя. Нас выбрали без нашего согласия. Скажешь, это проклятие? Я не стану с тобой спорить. Скажешь, лучше умереть? Может, и так. Жизнь жестока, лишь смерть благоволит к каждому. Но если хотя бы раз, единственный раз тебе позволят…

С ней было то же самое, поняла Эльза. Кто-то из близких Корделии погиб. Старшая сестра предвидела его смерть, но не сумела спасти. Девочка утерла слезы. Крепко-крепко обняла женщину, заменившую Эльзе мать.

— Я укрощу свой Дар, — сказала она. — Я его в бараний рог скручу.

5.

Как ни больно об этом говорить, известие о гибели брата пошло Эльзе на пользу. Она научилась долго сидеть, не шевелясь, свободная от чувств и желаний, мыслей и надежд. Узоры складывались в завораживающие картины, а голоса птиц-невидимок сливались в дивные мелодии. Она видела сердцем, вспоминала животом, готовила целебные отвары и училась перевязывать раны. Осень сменялась зимой, весна — летом. Дни проносились мимо, как искры падучих звезд. В положенный срок у Эльзы пошли женские крови. Она не испугалась. Сестры заблаговременно предупредили ее. К крови она привыкла: уже год, как Эльза помогала сестрам в госпитале при обители. Какая разница — своя кровь, или чужая? Если б еще не ноющая боль внизу живота, что мешала сосредоточиться…

Приступы скручивали Эльзу раз в месяц. Очнувшись, она помнила все. Впрочем, люди и места в видениях являлись незнакомые. Слушая ее рассказы, сестры тоже не могли понять, где и с кем должно произойти увиденное. С приходом лунных очищений приступы участились. После них девушка лежала пластом, с трудом поднимаясь, чтобы справить нужду.

— Больше ждать нельзя, — с порога заявила старшая сестра, входя в ее келью. — Иначе Дар сожжет тебя.

— Вы знаете, что делать?! — с надеждой спросила Эльза.

— Все сестры знают. Тебе нужно лишиться девственности.

Эльза онемела.

— Иного способа нет. Среди сивилл не бывает девиц. Это чуточку больно и не всегда приятно… — Корделия замялась. — Во всяком случае, по первому разу. Хотя кое-кому из сестер понравилось.

Эльза зарделась утренней зарей. Она вспомнила, как сестра Катрина исчезала на ночь, возвращаясь под утро. Корделия наверняка знала о побегах Катрины, но не препятствовала.

— Я сделала расчеты. Скоро у тебя будут подходящие дни.

— Подходящие для чего?

— Ты хочешь зачать ребенка?

— Нет!

— Вот и не задавай глупых вопросов.

Эльзу отвели в особую комнату. У стены стояла широченная — хоть вчетвером спи! — кровать. Сестры велели Эльзе раздеться, лечь на кровать лицом вверх и ждать. Нагая, как при рождении, девушка смотрела в потолок. Потолок был расписан узорами — нет, причудливыми сплетениями тел! — и Эльза с опозданием сообразила, что творится на потолке. Сперва она зажмурилась. Но время шло, и глаза открылись сами собой. Мужчины и женщины над ней творили немыслимое. Неужели люди могут так изворачиваться! Глаза любовников сияли, на лицах застыло выражение восторга. Наверное, художник нарочно так нарисовал, а на самом деле…

Она и не поняла, что приступ уже начался. Такой припадок с ней случился впервые. Спокойный, дружелюбный; неотличимый от обычного бодрствования. Созерцание ли стыдных картин, аромат ли благовоний, горящих на жаровенке — так или иначе, Эльза видела будущее на шаг вперед. Свое собственное будущее. Сейчас ее охватит странный, волнующий трепет. Повинуясь, трепет явился. Сейчас она захочет, чтобы все случилось поскорей, избавив ее от муки ожидания. Желание пришло. Вот-вот очертания комнаты, дрожа в зыбком свете лампад, поплывут у нее перед глазами… Комната вздрогнула. По углам заколебались тени, сгущаясь и расточаясь. Когда одна из теней отделилась от стены и направилась к кровати, Эльза ничуть не удивилась, и даже хихикнула.

Она знала об этом прежде, чем тень сделала первый шаг.

Темно-зеленый балахон, расписанный серебряными узорами, закрывал мужчину с головой. Лишь пара дырок для глаз; и еще одна, гораздо ниже. Сильные ладони скользнули по бедрам Эльзы; и опять, уже в действительности. Зная все заранее, переживая каждое событие два раза, Эльза расслабилась, как советовали сестры. Краткая вспышка боли — дважды. Размеренное движение двоилось; предвиденье с легкой задержкой отражалось в сиюминутности. Жаркая волна растворила боль и стыд, и остатки страха; и растворила вновь, на самом деле. Девушка услышала, как она кричит, и закричала.

Сейчас заснешь, предупредил Дар.

Хорошо, улыбнулась она.

Когда она очнулась, комната была пустой. Сон? Красные пятна на простыне быстро убедили Эльзу в обратном. «Ты вела себя, как похотливое животное! — бранился стыд, но вяло, без страсти. — Ты кричала от вожделения! Позор! Знай об этом мать с отцом…» Отстань, рассмеялась Эльза. «Ты отдалась быку в балахоне! Сука в течке! Блудная девка…»

Да ну тебя, отмахнулась Эльза.

Изыди.

— Ты укротила свой Дар, — скажет ей через месяц старшая сестра Корделия. — Завтра тебя отведут в храм, и ты вдохнешь священный дым.

На следующий день, рано утром, в горах прогрохочет обвал. Обломки храма рухнут на дно ущелья. Источник священного дыма будет погребен под завалами исполинских камней. Хорошо, что сивилл в этот момент не было в храме.

Обошлось без жертв.

Растерянные женщины сгрудились у обрыва, опасаясь подходить близко к краю. Часть скалистого склона исчезла вместе с храмом. От базальтовой перемычки, соединявшей края ущелья, остался лишь узкий мост. На другой стороне чернела зловещая дыра, открывая вход в недра горы.

Раньше этой дыры не было.

Но главное — ни единой струйки священного дыма, дарившего сивиллам осознанность пророческих видений, не поднималось больше со дна ущелья. Привычная жизнь рухнула в тартарары. Сивиллы жили предсказаниями. Это был источник их существования. В обитель приезжали издалека; сам король, бывало, прибегал к услугам сестер. Приношений хватало с лихвой, включая содержание госпиталя для бедняков. Но одна лишь утрата доходов не повергла бы сивилл в смятение и трепет. Обвал похоронил цель и смысл их бытия. Священный дым позволял вызывать грезы целенаправленно, прозревать будущее просителя.

А что теперь?

Никто из сестер не знал, что делать дальше.

Они пытались. До одури дышали дымом лавра, бросали в жаровню травы и корешки, от запаха которых теряли сознание. Одурманенные, начинали безумно хохотать; сестер рвало черной желчью… Иногда удавалось что-то узреть — смутно, на грани видимости. Поток просителей быстро иссяк. Многие уходили в ярости, сыпля проклятиями. Сбережения таяли льдинкой на солнце. Самим сестрам накопленного хватило бы на два-три года — если затянуть пояса. Но как бросить госпиталь на произвол судьбы? Как выгнать больных и увечных? К счастью, его величество Фернандес, прослышав о беде, постигшей сестер, расщедрился — выделил для госпиталя содержание из казны. Видать, вспомнил былые услуги обители. Или просто выпил кувшин хорошего вина. Содержание оказалось скромным, но сивиллы не уставали возносить молитвы за великодушного государя. Впрочем, королевская милость не вернула им священный дым.