Душа змея - Екатерина В. Коробова Страница 17

– Нет, я пойду, – Никола встал с места. – Не все же тут сидеть трястись. И со мной будешь ты.

– Я бы не особо на что-то рассчитывал, – Вяз погладил Элоизу по волосам. – Но бездействие невыносимо, понимаю. Возвращайтесь поскорее, хорошо?

Они брели молча и, несмотря на наставления Вяза, совсем почему-то не торопились. Лавр на первый взгляд не растерял своего обычного боевого настроя, но по тому, как он чуть не пропустил нужный поворот, как хмурил брови, как схватился за клинок от далекого неясного шороха, Никола вдруг понял: ему тоже страшно.

Путь тянулся просто бесконечно, Корабль будто сделался еще огромнее. А его размеры и без того ужасали. В человеческих текстах были записи о строительстве корабля: никто и поверить не мог, что удастся создать что-то настолько внушительное – ох, сколько раз в первые годы Никола терялся в этих переходах! – и при этом способное взлететь. И что иномирцы сумеют совладать с этой конструкцией. Но Корабль словно впитал в себя часть их магии – и безропотно принял и этот чужеродный ему народ, и их невероятный Лес, и даже примирился с дикими обычаями и нравами. В этом полете было поровну обреченности и надежды. Извинение человечества, созданное из сплошного металла и отправленное в холодный космос.

Чем ближе они подходили к Лесу, тем медленнее шли.

– Ты боишься Оя? – решился наконец спросить Никола, когда Лавр начал совсем уж плестись, едва ли не шаркая.

– Конечно, нет, – Лавр расправил плечи. – Глупости какие.

– Я к тому, что еще медленнее – это уже просто на месте застыть.

Лавр остановился.

– Просто если Ой вдруг не даст ответа, то у меня больше нет никаких идей. Если бы все происходило до Отлета, мы бы нашли где тебя укрыть. Но тут…

– Но тут тоже все как-нибудь уладится, вот увидишь, – Никола выдавил из себя улыбку. Обычно из них двоих Лавр утешал и грубовато подбадривал. – Пойдем. Это точно лучше, чем в сотый раз продувать Элоизе в съедобное – несъедобное. Не понимаю, что ее так в этом забавляет.

– Просто это чуть ли не единственное, во что ты по-прежнему с ней играешь.

– Вот оно как… – Никола никогда не думал об этом. Но он ведь и правда не участвовал в иномирских забавах, да и людских почти не знал. А Элоизе, оказывается, главное было, чтобы он с ней играл. Никола сжал кулаки, ощутив в этот миг, как сквозь пальцы убегают драгоценные секунды.

– Идем, – Лавр хлопнул его по плечу.

Лес дышал непривычной сыростью и тоской. В этом было что-то смутно знакомое, напоминавшее об утреннем тумане и мшистом грибном духе, но здесь, на Корабле, Никола почувствовал это впервые. Кажется, за несколько часов листья сделались еще желтее, в них появились прожилки багряного.

Старый Ой проснулся, едва заслышав шаги. Он посмотрел на пришедших, и в его взгляде мелькнула колючая злоба. Николе захотелось развернуться и убежать.

– Опять ты, – Ой будто не замечал Лавра. Тот бросил на Николу быстрый взгляд.

– Здравствуй, Ой, – Никола изо всех сил пытался сохранять невозмутимость, игнорируя его замечание. – Мы пришли спросить кое о чем.

– О чем же? – Ой повернулся к Лавру, показывая всем видом, что предпочтет разговаривать с ним.

– Здравствуй, Ой, – Лавр продемонстрировал лучшую из своих улыбок. – Ты уже наверняка наслышан о том, что произошло с книгой о Большой Игре и змеях?

– Ага.

– Не могло ли случиться так, что она была написана или же испорчена не теми чернилами? Ну, знаешь, исчезающими, там, или расплывающимися…

Николе показалось, что Ой сейчас страшно разозлится, но тот почему-то только усмехнулся в бороду.

– Ты не первый, кто меня сегодня об этом спрашивает.

У Николы закружилась голова. Листья вдруг из желтых как будто сделались алыми – да настолько, что глазам больно стало смотреть.

– Вот как? – Лавр улыбнулся еще шире.

– А я не люблю, когда меня попусту тревожат. Так что придется вам двоим найти ее и самим обо всем расспросить, я не собираюсь дважды повторять сказанное. – Ой опустил морщинистые руки на колени и приготовился вновь погрузиться в сон. Кряжистый пень под ним заскрипел.

– Подожди, кого ее? – Лавр шагнул вперед. – О ком ты?

– Дочурка Ветвя, такая же наглая и бесцеремонная, прямо под стать тебе, так что все не зря. – Ой закрыл глаза.

Никола вдруг понял, что смотрит на две пятнистые шляпки мухомора. Разве тут когда-нибудь росли грибы?

Лавр почесал в затылке.

– Вот так вот. Что ж, все к этому шло, и, видимо, разговора с Липой не избежать, – горько подытожил Никола. День становился все гаже.

Большие и малые тайны

Собственная спальня была, кажется, единственным местом на Корабле, которое Вяз действительно любил. В ней хранилось столько всего из их прошлой, доотлетной, жизни: любимое покрывало Льдинии, все будто сотканное из молодой зеленой листвы, два больших зеркала, бесполезные подсвечники с оплывшими толстыми свечами, полки с украшениями жены, платяной шкаф – тяжелый, старомодный даже по меркам иномирцев, весь резной, со своим непростым характером – каждая дверца скрипела по-особенному. Кресло, в котором Льдиния любила рукодельничать. Они даже так и не решились убрать из угла колыбельку Элоизы, такую неправдоподобно крошечную – сложно было поверить, что дочь когда-то там помещалась.

Вяз вошел и замер, привалившись спиной к двери. Льдиния сидела напротив, на кровати, и смотрела на него в упор, словно все это время не шелохнувшись ждала, когда он вернется.

Чаще всего она напоминала Вязу морскую волну – всегда непостоянная, в движении, каждый миг немного иная. Отец отговаривал его от этого брака. Вокруг было много лесных иномирских женщин – гибких молодых деревцов, что неподвижно стоят на краю рощи. Таких же, как и сам Вяз: крепко вросших корнями в землю, чутко слышавших ее, неизменных. Каждая из них была бы рада составить ему пару, но, один-единственный раз прикоснувшись к прибою, сжав тонкую ладонь Льдинии – не ускользнула, не утекла, поймал! – Вяз уже знал, что пути назад нет.

Их дети – и Лавр, и Элоиза – куда больше походили на отца. В них была живость существ, знавших и солнце, и ветер, и бесконечный бег времени. Они оба точно пошли в Вяза и должны были вырасти лесными иномирцами. Морские детеныши совсем иные.

А вот Вяз с Льдинией с годами слишком прочно сплелись сутью друг с другом. Он научился этой плавной текучести – быть здесь и не здесь одновременно, ускользать, когда это требовалось, оставаться собой, непрестанно меняясь.

Льдиния же освоила искусство быть стоячей водой озера в безветренный день – вот в точности как сейчас.

– Слишком много всего, – сказал Вяз, глядя в светлые глаза жены. С возрастом они будто сделались больше. – А