Джордж Брейген - Клеймо змея Страница 18

– Я все расскажу наставнику, – шипел ему в ухо Хундинг. – Ты невнимательно читаешь траурную лауду!

Но Астрис, похоже, и сам все прекрасно видел. От его проницательного взора не укрылось и то, как рыжая Адальджиза порой бросала украдкой взгляды в сторону близнецов, и тут же щеки молодой жрицы загорались румянцем.

– Слушайте песнопения и смотрите только на священное изображение диска Митры, – строго прошептал он братьям. – Этот траурный гимн сочинил несколько лет назад сам месьор Томезиус…

Днем Астрис долго вспоминал своего покойного друга, человека весьма религиозного и обладавшего многими талантами. Искусный оратор, тонкий знаток философии и астрологии, полиглот, владевший многими хайборийскими языками, настоятель Томезиус питал особенную страсть к музыке и сам написал в свое время немало вдохновенных мелодий на слова хвалебных лауд в честь Митры. Он любил пышную и торжественную службу, совершаемую по праздникам в Храме Небесного Льва, особенно сложнейшие песнопения, исполняемые капеллой.

«Музыка – это искусство прекрасного движения. Кто умеет ее чувствовать, тот пьет божественный напиток из брызжущего источника жизни…» – вспоминал Астрис слова покойного настоятеля, признаваясь, что именно Томезиус научил его полностью воспринимать то богатство молитв в честь Митры, в которых проникновенная мелодия подчеркивала смысл, божественных обетов, где музыка, соединяясь с текстом, наделяла слово высшей, сверхъестественной, магической силой, воздействовавшей на воображение каждого благоверного.

Близнецы, стоявшие во время заупокойной службы среди митрианцев, были вынуждены подчиниться приказанию своего учителя и сосредоточиться на печальной музыке, в равномерном медленном темпе которой угадывался ритм неумолимой поступи, равномерное колыхание похоронной процессии. Взгляды братьев, как и велел наставник Астрис, обратились к священному изображению золотого диска Митры, сиявшего в середине центрального портала, а губы их беззвучно шевелились, повторяя сакральные слова плывшей над куполом храма погребальной молитвы.

Хлодвиг разрешил себе бросить взгляд в сторону Адальджизы только тогда, когда в гулкой тишине растаяли последние ноты заключительной каденции траурного гимна. Жрецы на некоторое время смолкли, давая своим голосам краткую передышку перед следующим, заключительным песнопением, и в храме стало так тихо, что слышно было потрескивание толстых фитилей чашеобразных позолоченных светильников, свисавших на цепях вдоль стен святилища.

Когда Хлодвиг украдкой посмотрел на рыжеволосую послушницу, то увидел, что Адальджиза покорно кивает, видимо, в ответ на чьи-то слова. Она смиренно склонила голову и скрестила руки на груди в знак своего подчинения, но с кем именно она разговаривала, юноша не мог определить. Ее собеседник стоял за колонной, и полутьма скрывала от взоров черты его лица.

Торжественный звук огромного круглого гонга возвестил о продолжении заупокойной службы, и капеллане, глядя в священные книги, начали следующее суровое песнопение, последнее звено обязательного похоронного ритуала, после которого гроб с телом настоятеля отправился бы к фамильному склепу, к своему последнему приюту. Жрецы, в согласии со старинным обрядом, должны были залить тело особой смолой и закрыть свинцовой крышкой до того момента, когда Податель Света Митра не призвал бы Томезиуса к новой жизни.

Хлодвиг посмотрел в сторону Адальджизы и увидел, что девушка направилась к выходу. Глаза ее были опущены, а руки бережно поддерживали позолоченную чашу с горящим фитилем, напоминающую светильники, свисающие на цепях возле каждой колонны храма.

Брат в очередной раз толкнул Хлодвига локтем в бок, но тот даже не заметил этого, потому что почувствовал непонятную тревогу. Горло юноши словно стиснул невидимый обруч, когда он увидел, что Адальджиза одна вышла из храма в ночную темень. Взглядом он проводил ее фигуру, девушка словно почувствовала это и обернулась на пороге святилища. Глаза их встретились, Хлодвиг боковым зрением заметил, что Астрис внимательно наблюдает за ним, но ничего не мог с собой поделать, не смог отвести взора.

Позже он так часто вспоминал это краткое мгновение, и в его воображении мимолетная сцена казалась очень долгой, потому что навсегда в память Хлодвига впечатался стройный силуэт, освещенный сверху лампами на фоне черного прямоугольника врат храма…

Адальджиза шла по ночному кладбищу, и сердце ее наполнялось ледяной дрожью. Ладони девушки бережно поддерживали круглую чашу с зажженной лампой, колеблющийся свет которой едва рассеивал тьму вокруг, выхватывая из ночной черноты то распустившийся ночной кладбищенский цветок, а то и очередной фасад фамильного склепа, круглые окна которого так напоминали пустые глазницы черепа.

Старинный обряд требовал, чтобы чаша со священным огнем из храма стояла в усыпальнице до того момента, когда наступит полночь и главный гонг Храма ударом должен возвестить о наступлении нового дня. Каждый раз чашу в склеп относила послушница, и Адальджиза с ужасом ждала своей очереди. Грудь ее беспомощно холодела от одной мысли, что ей придется одной идти ночью по кладбищу. Хотя многим из ее подруг уже пришлось пройти тяжелое испытание, – ведь похоронные службы совершались в Храме Небесного Льва не так уж редко, – Адальджиза думала, что умрет от страха, участвуя в старинном мрачном обряде.

И вот сейчас она осторожно ступала по мелкому гравию узкой дорожки, пугаясь звука собственных шагов и шороха ткани каласириса, плотно обтягивающего тело, облегающего икры и не позволяющего делать широкие шаги. Каласирис специально кроился так, чтобы послушница не могла быстро ходить в знак своего смирения перед Владыкой Света. Как бы девушка ни спешила поскорее доставить священную чашу из храма в фамильный склеп Томезиуса, ее походка была словно заранее предписана узкой юбкой, поэтому путь по кладбищу длился невыносимо долго. Адальджиза безостановочно повторяла про себя слова священного гимна, она взывала к Митре о помощи и просила Владыку защитить ее.

Внезапно ее чуткий слух уловил непонятные звуки, явственный шорох где-то неподалеку. От неясного предчувствия по телу девушки пробежал озноб, и фитиль, горевший в центре чаши, которую она несла в руках, ощутимо задрожал. Ноги ее остановились сами по себе, и Адальджиза не могла заставить себя сделать хотя бы шаг вперед. Она пыталась убедить себя в том, что шум ей только послышался, что на кладбище в полночь никого не может быть, но…

Зловещее шуршание повторилось снова! Адальджиза беспомощно оглянулась назад, на храм, светящийся изнутри. Там, внутри, находилось много людей, но все они были так далеко…