Эпидемия - Евгений Юрьевич Лукин Страница 18

Глава 4

Иоганн Себастьянович

Чай пили в столовой. Празднично пылала хрустальная люстра, сверкала крахмальная скатерть, и лишь немногочисленные обрывки скотча на пижаме хозяина напоминали о досадном инциденте. Окна, лишенные противомоскитных сеток (откуда бы взяться комарам в августе!), были распахнуты в населенную цикадами и сверчками ночь. Веяло прохладой.

— Знаете, Антон, — задумчиво говорил композитор, с любопытством поглядывая на старшего из гостей. — Вы так мне кое-кого напоминаете, что вас иногда хочется назвать Антоновичем… честное слово!

— Хочется — называйте, — позволил тот.

К тому времени он уже пришел в себя, и следует сказать, что в себе ему не понравилось. Было там как после погрома. Ничего себе будущее: не бомбежка — так облава, не облава — так дурацкий демарш трех малолетних отморозков.

— Извините! — сказал композитор. — Вас уже, наверное, достали… Но кроме шуток — очень похожи. Очень.

— Не было у Треплева сыновей, — буркнул Тиш, не поднимая головы.

Три незадачливых диверсанта сутулились каждый над своей чашкой и друг на друга не смотрели. Переживали позорный провал. Хуже всех приходилось Тихоне — опять подвел! Чуть не помер, самоубийца. Какой уж тут теракт! Не до теракта…

Зато Громовица — сияла. Подобное развитие событий совершенно ее устраивало.

— Верно, не было, — кивнул композитор, одобрительно взглянув на Тиша. — Закоренелый холостяк. Но мог ведь и на стороне соорудить…

— А вы что, встречались с Треплевым? — неприязненно осведомился Антон, хотя только что настрого запретил себе открывать рот. И так вон уже успел глупостей натворить сверх меры.

— Так… Пару раз…

— Это где же, позвольте узнать?

— У прапорщика Оболенского… за преферансом…

Звякнула ложечка. Гость выпрямил спину, всмотрелся.

— Иоганн Себастьяныч?

— Слушаю вас… — с готовностью откликнулся хозяин.

Но тот, кого хотелось назвать Антоновичем, онемел. Ошеломленно пошевелил губами — и снова уставился. Да никогда бы не узнал… Вот что, оказывается, делают с человеком какие-нибудь двадцать лет! Бывший карточный партнер заметно раздался вширь, массивное лицо обрюзгло, обрело не то львиные, не то обезьяньи черты, солидная проплешина обрамлена короткой седоватой бахромой.

— У вас грива была… — туповато вымолвил Антон.

— Была… — согласился композитор и с преувеличенной скорбью огладил обширную плешь. — Грива была… все было… Да вы, деточки, пейте чай, пейте…

Деточки совету не последовали — тоже изумленно драли глаза на Иоганна Себастьяновича. Ишь, с кем знакомство водил! На Антона не смотрел никто. И слава богу…

— Хорошо играл? — с трепетом спросил Тихуша.

— Треплев? Так… Ничего выдающегося. Хотя… Может, просто не в ударе был… Мы ж всего два раза пулю расписывали…

Улыбнулся, достал трубку — настоящую, не электронную. Раскурил неторопливо. Первый клуб дыма покрутился под люстрой, расточая аромат вишни, затем, подхваченный сквозняком, кинулся стремглав в ночное окно. К сверчкам и цикадам.

— Тем не менее, — продолжал Иоганн Себастьянович, перемежая речь вдумчивыми затяжками, — при всей мимолетности знакомства, вашему знаменитому двойнику, Антон, я обязан многим… В частности, нынешним своим благополучием…

— Вот как?..

— Да, представьте себе… Сразу после теракта стали искать сообщников. И что ж вы думаете? Загребли! Объявили правой его рукой, главой подполья…

— Вас?!

— Меня. А вот не садись в карты с кем попало…

— А Оболенский?

— Оболенский в своем амплуа… Он ведь тогда под трибунал угодил — за растрату и промотание… За месяц до событий оправдали, уволили к чертям из рядов, и уехал он к дочери в Торонто… А я, стало быть, отвечай за всех! Чувствую, вот-вот начнут допрашивать с пристрастием… Ну и какой мне смысл перечить?.. Да, говорю, глава… — Рассказчик выдержал паузу и с удовольствием оглядел приоткрытые рты гостей. — Пальцем не тронули!.. — победно сообщил он. — А самое-то забавное — тихушники тоже решили, будто я их глава! Раз в газетах написано, значит, глава… Что ж вы чай-то не пьете?

— Успеем, — заверил Антон. — Вы продолжайте…

— Да-с… — удовлетворенно молвил хозяин. — Раз глава, начали меня обхаживать.

— Тихушники?

— Нет. Контора… А что, говорят, если вы публично отречетесь и покаетесь? Обратите внимание, сдать подполье с потрохами даже не предлагали — видно, сдавать еще было нечего… Ага, думаю, это уже что-то конкретное… Нет, говорю, не отрекаются, любя… Так мы ж не задаром, говорят. Чего бы вы хотели?.. — Композитор пододвинул поближе мельхиоровую пепельницу и долго располагал в ней трубку — так, чтобы не упала набок. Установил, полюбовался, проводил глазами восходящую к потолку струйку дыма. — Ну я им условие: готов уйти из политики, если дадут возможность творить в свое удовольствие. И ведь не надули, как ни странно… дача, госзаказы, пиар…

— А вы не боитесь все это разглашать?

— Ну не будьте вы так наивны, Антон! Там, наверное, тоже не дурачки сидели. Какая им разница, тот я, не тот! Задача в чем? Чтобы публика поверила, будто подполье обезглавлено… Ну так попробуй не поверь, если мое отречение в ленте новостей! Таким вот, стало быть, манером я и попал из Савлов в Павлы, ни тем ни другим не будучи… Печенье берите…

— Спасибо… А что тихушники?

— Решили облить презрением. На здоровье, я не против…

— Отомстить не пытались?

— За что?

— Н-ну… вы ж говорите, они и впрямь поверили, будто вы…

— Пытались, но… Да вот как сегодня…

Три Тихона вновь нахохлились и уткнули носы в чашки.

— А отшибленные?

— А что отшибленные? Теперь это мои фанаты, моя финансовая опора…

Непрост, ох непрост был Иоганн Себастьянович. И тогда, за карточным столом, и сейчас, за обеденным. Глядя в карие с насмешливой искоркой глаза, Антон давно уже заподозрил, что узнан с первого взгляда и что композитор просто не желает посвящать посторонних в тайну их знакомства, потому и ограничивается намеками.

Если так, то побег, считай, удался… Себастьяныч наверняка все входы и выходы знает, связи у него…

— Стало быть, за вами теперь должок?

— Перед Треплевым? Да, конечно! Неоплатный, добавьте…

— Ну почему же обязательно неоплатный… — рискнул тонко намекнуть Антон — и вдруг насторожился.

* * *

Парадная дверь, судя по всему, никогда не запиралась, ходила в петлях бесшумно и охранных приспособлений не имела. Зато висячие ступени дубовых лестниц, несмотря на солидную свою толщину, гулко отзывались при каждом шаге: туп, туп, туп.

Так вот, судя по звукам, кто-то опять проник в особняк, причем явно не в одиночестве. Участники чаепития прислушались.

— Загонщики? — встревоженно предположил Антон.

— Это вряд ли, — успокоил его хозяин и снова взял трубку. Попыхтел, окутался дымком. — Всяк осмелившийся помешать моему творческому процессу… — Последние слова композитор сопроводил двусмысленной, чтобы не сказать бесстыдной, ухмылкой. — …немедленно будет объявлен в городе пособником тихушников. А это для отшибленных,