Воровка - Александра Лисина Страница 19

Я вздрогнула, перехватив его на мгновение.

Казалось, в нем тесно переплелись тоска и глухое отчаяние, неукротимая ярость и необъяснимое торжество, бессильная ненависть и обреченное понимание. Злость. Гнев. Бурлящее водоворотом бешенство. А еще – странное презрение к смерти и необъяснимая гордость.

Да, сейчас он был слаб, потерял много сил, был заперт в клетку, из которой не видно выхода. Он страдал от жажды и голода. Он едва мог просто пошевелиться. На его теле сочилось кровью множество ран, оставленных магией и жезлом мучителя. Но он не сдался. Не покорился. Не собирался склоняться ни перед кем. А сейчас со странным выражением смотрел на жадную до зрелищ толпу и со злым удовлетворением встречал в чужих глазах нечем не прикрытый страх.

Я застыла, будучи не в силах ни отвернуться от него, ни отвести глаз. Вчера я плохо его рассмотрела: на постоялом дворе было темно и шумно, но сейчас у меня что-то болезненно сжалось в груди: звери не умеют так смотреть. Не умеют одним взглядом выразить всю глубину своего отчаяния. Как не умеют стоять в цепях, оставаясь при этом несломленными. И в лицо усмехаться тем, кого считают врагами. Даже оборотни так не умеют – для этого они слишком… звери. А странный кот таким зверем не был. Как не был он кровожадным монстром или безумным чудовищем.

Не знаю, откуда пришло это знание, но во мне вдруг поселилась необъяснимая уверенность, что кем бы он ни являлся, как бы ни выглядел, что бы ни натворил и кого бы ни ранил, но он никогда не носился по роскошным лесам Симпала, гонимый жаждой крови, и не терял разум при виде полной луны. Потому что с такими глазами не преследуют невинную жертву, раздирая ее на части. Не нападают со спины и не рвут когтями податливое тело. Не делают подлостей. Не предают. С таким взглядом можно биться только грудь в грудь, один на один, скрещивая мечи или сжимая в руках отточенные до бритвенной остроты кинжалы. А потом лишь хладнокровно следить за тем, как падает навзничь сраженный противник и как тускнеют его зрачки в преддверии скорой смерти.

Я больше не слышала, о чем там громогласно вещал Ригл. Не видела, как пятятся мимо меня испуганные люди. Не замечала их искаженных лиц, округленных глаз и распахнутых в панике ртов. Я просто стояла и смотрела не оборотня, сама не понимая, почему он так запал мне в душу. А он как почувствовал – вдруг неуловимо быстрым движением повернул лобастую голову и уставился на меня в ответ, все еще тихо рыча и явно ожидая, когда же неказистая дуреха шарахнется прочь, как все остальные.

Я не смогла. Так и стояла посреди площади, неотрывно глядя в узкие золотистые зрачки. Он недвижимо стоял тоже. Молчал. Словно чего-то ждал. И лишь когда Ригл многократно отработанным и тщательно выверенным движением всунул между прутьев магический жезл, оборотень вздрогнул и зашипел от неожиданной боли, на мгновение отвлекшись. Но взгляда моего не потерял. Словно держался за него. А потом сомкнул челюсти, набычился, будто не желая показывать собственную слабость, сжался в комок и застыл мрачной черной глыбой. Неподвижный, громадный, свирепый и… все еще непокоренный.

Когда Ригл хлестнул его наотмашь по спине, меня с силой кто-то толкнул, торопясь поскорее выбраться из толчеи, кто-то наступил на ногу, чьи-то руки больно дернули за волосы, и я внезапно потеряла равновесие. А когда сумела выпрямиться и снова вскинула голову, то обнаружила, что оборотень так и стоял, глядя на меня поверх толпы и не издавая ни звука.

Толпа при виде избиения загудела и начала взволнованно перешептываться. Многие начали бросать деньги в специально отведенный мешочек, который держал один из подручных Ригла. Затем в воздухе послышались первые одобрительные выкрики. Зазвенели медяки, пару раз мелькнули даже серебрушки, а потом вроде и золотой проскочил. Кто-то снял с пальца и бросил в благодарность за удивительное зрелище недешевое колечко. Дети восторженно визжали на руках у родителей. Мужчины гордо оглаживали усы, наблюдая за тем, как Ригл продолжает мучить пленника. Женщины бледнели и кусали губы. Но большинство так и не решилось досмотреть эту показательную порку до конца, а, пряча глаза, стыдливо двинулось прочь.

Я же до боли сжала кулаки, проклиная про себя весь этот день, дурацкую площадь, запах горелой плоти, яростно замахивающегося, тщетно пытающегося сломать упрямого оборотня Ригла и весь этот проклятый город, который словно пропитался его ненавистью и желанием одержать верх.

Это было неправильно. Страшно. Гораздо более страшно, чем смерть от чужих клыков и когтей. Ведь звери убивают без злости. А то, что творил этот мерзавец, было в сто раз хуже. Его несказанно злило, что проклятый зверь неожиданно заупрямился, и он горел настойчивым желанием во что бы то ни стало вырвать у него хотя бы один стон… о-о-о, воистину на это способны только люди!

Я наконец заставила себя отвернуться, будучи не в силах на это смотреть. Да, я ушла, позволив им творить все, что заблагорассудится. Но одновременно твердо зная, что найду способ это остановить. Любой ценой. Даже если долгожданная свобода для уставшего и замученного до полусмерти оборотня будет значить всего лишь милосердный удар в сердце.

Едва Тирилон погрузился в темноту, я снова выскользнула на крышу и легкой тенью помчалась по известному маршруту. На этот раз уже нигде не задерживалась и больше не сомневалась – у меня было время все обдумать. Оставалось только воплотить свое решение в жизнь, а для этого требовалась темнота, отсутствие посторонних, поддержка самого оборотня, мой амулет и хотя бы полчаса свободного времени.

Нужный двор я нашла быстро и тут же убедилась: Ригл не спешил покидать постоялый двор. Думаю, сегодня он получил не самую плохую выручку за представление, однако завтра, когда о его трофее будет знать уже весь город, народу на Круглую площадь соберется в два, а то и в три раза больше. Люди уже не будут бояться, как