Избушка на костях - Ксения Власова Страница 19

Судорожно втянув воздух через нос, я осторожно вышла из-за трона и заняла свое место подле Яги. Коленки под сарафаном подрагивали. Рядом со мной, в одном шаге от трона, застыл Тим. В его полном тревоги взгляде застыл немой вопрос. Я молча покачала головой и с трудом перевела дыхание. Тим дернулся, будто его тянуло ко мне цепью, но не сделал больше ни шага. Так и остался стоять, не сводя с меня настороженных глаз.

– Ну что ж, гости дорогие, – по-прежнему спокойно проговорила Яга и расправила широкую юбку. – Один ушел, осталось двое.

От ее слов вздрогнул каждый гость. На их лицах, как в чистой воде, отразилось отчаяние. Кто посмелее и посообразительнее, ринулся к двери, но наткнулся на улыбающегося, поигрывающего кинжалом Кощея.

– Ну-ну, – ласково бросила Яга в спину тем, кто замер перед ним. – Вы щедро заплатили, а я приняла плату. В долгу никогда не остаюсь, себе дороже. Поэтому, пока не покончим с этим, никто не уйдет.

– Хозяйка, – робко вымолвил один из князей. На его лбу проступили капельки пота, которые он вытер шелковым платочком. – Право слово, мы не обидимся, если ты больше ничего не сделаешь. Ты ничего нам не должна.

Остальные князья мелко закивали, но Яга лишь усмехнулась. От ее кривой улыбки у меня мороз по коже пробежал и холодной змеей забрался за пазуху.

– Решайте меж собой. Выслушаю еще двоих. – Яга махнула рукой Кощею и ровно приказала: – Голубчик, подай мне табурет. Устала я бездельничать.

Под ошарашенным взглядом мужчин Яга пересела к прялке у окна. Правой рукой она потянула нить с кудели, а левой закрутила веретено.

Я неуверенно осталась стоять у трона. Горницу наполнил беспокойный, как растревоженный пчелиный улей, шепот гостей. Ни один из них не торопился выдвинуться вперед. Кажется, зрелище обращения княжича в волка, подобно мечу в умелых руках, поразило их в самое сердце. От прежнего добродушного нетерпения не осталось ни следа. Эти ли мужи не так давно едва не передрались за право говорить первым?

Молчание затягивалось. Яга терпеливо крутила веретено, наматывая на него нити. Ветер улегся. Солнце, заглядывающее в окно, грело все жарче. В тот миг, когда я уверовала: ни один гость больше не раскроет рта, князь – тот, что заговорил со мной, – шагнул на середину горницы.

– Раз другие молчат, спрошу я. – Он низко поклонился прядущей Яге. Та, не отвлекаясь от своего дела, едва заметно кивнула. – Буду благодарен тебе, хозяюшка, за совет. Есть у меня три сына. Лета мои почтенные, пришло время оставить княжество. Вот только…

Князь замолчал. Слова он подбирал, как камни с берега реки, – осторожно, медленно, оглаживая каждое из них.

– Не по душе тебе это? – прозорливо спросила Яга. – Боишься ты чего?

Веретено в ее руке так и кружилось, будто в танце. Князь тяжко вздохнул.

– Власть не кость, а я не пес, чтобы вцепиться и не отдать ее. И все же снедает меня тоска. После моей смерти княжить сядет старший сын. Чует мое сердце, сгубит он все то, что я нежно, по зернышку взрастил на скудной земле.

– Отчего же ты так думаешь о сыне?

– Прост он, как медная монета, хозяйка. Ни мудрости, ни хитрости.

Душу резануло, будто острым ножом, и я ненадолго отвернулась. Разглядывая разукрашенные стены, пыталась отбиться от надоедливой, как брехливая собака, мысли: для своего отца я тоже была бременем, а не счастьем. Он мечтал о сыне, а родилась я. Ребенком мне нередко доводилось ловить на себе его разочарованные взгляды, но со временем они стали редки и уступили место равнодушию.

– Посади на княжеский трон другого сына. – Яга чуть пожала плечами. – Это в твоей власти.

Князь погрустнел.

– Испокон веков княжество переходило от отца к старшему сыну. Нарушу я завет предков – вызову смуту в народе и посею вражду между сыновьями. Последую завету, и потеряет мой род княжество… Растерзают его, растащат по кусочкам, отщиплют по деревушке, а сын старший, мною и женой залюбленный, изнеженный, и пальцем не пошевелит.

В голосе князя зазвенела злость, сменившаяся унылой, как зимний вечер, тоской. Плечи его поникли, взгляд, вспыхнувший огнем, когда он говорил о княжестве, потух, стоило речи зайти о сыне. Я обхватила куколку, спрятанную под рубашкой, и крепко сжала. Боль чуть отступила.

– Прошу тебя, хозяюшка, дай совет. Как мне и междоусобицу не породить, и княжество младшему сыну отдать?

– Младшему, значит, – задумчиво проговорила Яга. – Его твоя душа жаждет видеть с княжеской шапкой на голове?

– Его, хозяйка.

– Раз так, вот тебе слово мое – зоркое и ясное, как и просил. Раструби по княжеству, что тот из твоих сыновей станет править, кто принесет тебе чудо чудное – саму жар-птицу.

Гости, будто зеваки на ярмарочном представлении, дружно ахнули. По горнице пронесся гул голосов. Яга досадливо цокнула языком, и все тут же смолкли, как будто воды в рот набрали. Меня саму потряхивало от волнения. В разговоре с Ягой не покидало ощущение опасности, как от хождения по тонкому льду, – неверный шажок, и ты ухнешь с головой на дно. И все же то, как хозяйка дома повелевала толпою, завораживало. Одного взгляда, одного движения брови хватало, чтобы осадить любого. В ее молчании чувствовалась сила – мягкая, обволакивающая, пугающая до икоты. Даже красота Яги, от природы нежная, казалась суровой, будто зимние морозы.

– Жар-птицу приманить – задача не для простых смертных. Любит эта птица яблоки, но не простые – колдовские. Я дам тебе несколько. Развесь их на своей яблоне, да накажи сыновьям сторожить сад. По одной ночи – один сын. Придет черед младшего, заткни ему уши воском, да крепко, чтобы ни один звук не пробился.

– Зачем, хозяюшка?

– Жар-птица петь любит. И голос ее любого убаюкает. Пускай старшие твои сыновья об этом не узнают и птицу проворонят. А младшему подскажи. Он с воском в ушах и поймает в силки это чудо чудное.

Снова по горнице пронесся гул, подобно морскому прибою, на этот раз в нем слышалось одобрение. Церковники клеймили волшебство злом, но простой люд до сих пор преклонялся перед дивом больше, чем перед законом. Сына, что достанет жар-птицу, сочтут достойным, отмеченным свыше. Любопытно, как хоть выглядит эта птица? Правдива ли молва, что от ее перьев исходит жар, словно от костра?

Лицо князя озарила довольная улыбка. Он вновь поклонился в пол и с чувством произнес:

– Благодарствую тебе, хозяюшка! Верно говорят: зорко твое слово!

Яга на мгновение отвлеклась от прялки. Взгляд ее светлых глаз, как острая игла, пронзил князя и заставил того замереть с улыбкой на губах.

– Птицу мне отдашь, князь. Нечего ее клеткой неволить.

Князь чуть приуныл, будто уже представил, как жар-птица будет согревать его холодными ночами и радовать буйством красок. Впрочем, спорить он не посмел:

– Как скажешь, хозяйка.

Яга кивнула и вернулась к своему неспешному занятию.

Гости заметно повеселели. Если обращение княжича в волка их напугало, то история второго просителя и ее итог успокоили растревоженные сердца. Из шепотков ушел страх, зато послышалось предвкушение, будто у дитя перед страшной сказкой, рассказанной на ночь. Среди гостей снова развязался горячий спор, но продлился он недолго: я даже заскучать не успела.

На середину горницы шагнул князь, не старый и не молодой. Лицо такое же благородное, как у прочих гостей, но будто не наше, чужое. И одежда, богато украшенная, ладно сидящая на дородном теле, сшита за морем по незнакомой, иноземной моде. Штаны слишком тесно льнут к ногам, кафтан укорочен, и под ним виднеется шелковая рубашка с россыпью мелких золотых пуговичек от горловины до самого низа. На голове – шляпа с ярким птичьим пером. Речь чужака тоже звучала непривычно: где-то слова он растягивал, как песню, где-то сглатывал, словно они ему язык жгли.

– Доброго здоровья, хозяйка, – сказал он и отвесил поклон, зачем-то при этом расставив руки в стороны. Полы его широкого плаща взметнулись, подметая деревянные половицы. Движение вышло странным, чуждым. – Наслышан я о тех чудесах, что тебе под силу, а теперь имею честь их лицезреть.

– Много ли там чести?.. – буркнула Яга и вздохнула. – А чудес и того меньше. Рассказывай, гость дорогой, зачем пожаловал?

Чужеземный князь не стал ходить вокруг да