Легенды Саввары. Вдалеке горят огни - Самсонов Илья Страница 2

– Даже ящеры? – удивленно спрашивает Ялия.

– Савварийцы. Привыкайте не называть их ящерами. Это считается грубостью. Среди савварийцев хватает поклонников Илиссии, но обычно за бога они считают Владыку Саввары по имени Хасвах.

– Все это понятно, Юлий. Очень интересно, и мне правда хочется взглянуть на этот город, но…

– Я думаю, нам следует обсудить цели нашей поездки, – Цепий двигается ближе.

Юлий кивает. Он подходит ближе, присаживается на стул. Обращает взгляд на своего ученика:

– Юстин, оставь нас, пожалуйста.

Ученик кивает, поднимается из-за стола, собирает свои вещи. Движения судорожные, он волнуется, хоть старается это не показывать.

– Да ты не суетись, малой. Я не кусаюсь. Хотя за Ялию не ручаюсь, ха-ха! – усмехается Цепий. Тут же получает локтем от Ялии, которая, впрочем, и сама ухмыляется. Эти двое явно знакомы не первый день.

Юстин уходит, закрывая за собой дверь.

– Думаете, что ему не следует знать?

– Я думаю, для него это лишняя информация.

– Что же, не буду с тобой спорить, Юлий, – пожимает плечами Цепий.

– Наша цель… – протягивает Юлий, задумчиво стуча пальцами по столу. – Вы ведь уже знаете, что это очень любопытная история…

Часть I

Второй

Чертовски тяжелое пробуждение. Канзан открывает глаза. В комнате привычно темно. Он пытается пошевелиться, стонет. Твою мать… Тело сводит жуткая ломота. Каждое движение сопровождается спазмами. Канзан, как и любой другой ляока, никогда не был неженкой, но вчерашний день стал настоящим вызовом.

Вчера Канзан впервые отправился в порт вместе с Лараком. Канзан всю жизнь прожил в Зеленых кварталах Монарда. В этом нет ничего постыдного или странного. Целые поколения ляока безвылазно живут в этих трущобах. В остальные уголки Монарда можно попасть только по разрешению. А уж о том, чтобы попасть в Каменный Град, центральную и элитную часть города, отделенную высоченной стеной, и вовсе не могло быть и речи. Канзан никогда не бывал за пределами Монарда. Старики говорят, что лучшего места для ляока не отыскать. В других городах общины совсем маленькие. Да и там небезопасно – якобы дикие савварийцы могут забрать тебя в мистический лес.

Зеленые кварталы раньше были небольшим селением у стен Монарда, где ящеры и ляока постоянно резали друг друга, но сейчас это гигантские трущобы. Огромная опухоль древнего огромного города. Некоторые ляока ходят в город. И речь не только о старейшинах, которые говорят от имени общин, живя за пределами трущоб. Есть те, кто ходит в город работать, хоть таких очень мало.

Ларак как раз такой редкий работящий ляока. Его даже многие стражники узнают в лицо. Канзану нравились истории про Монард. Он постоянно напрашивался в помощники Лараку. И вчера Ларак как раз решил взять его с собой. В трущобах считается, что Ларак – уважаемый ляока, который заслужил себе имя тяжелым трудом. Мол, его уважают даже те, кто чурается работы на белых. Сам Ларак не сказать, чтоб хвастался, но молва – зверь, который может разрастаться и кормиться сплетнями и слухами. Словом, Канзану казалось, что Ларак и правда едва ли не самый уважаемый представитель их народа за пределами трущоб. Но, впервые отправившись с ним в порт, Канзан понял, насколько он ошибался.

С Лараком общались вежливо. Никто его не оскорблял, не повышал голос и, конечно, не бил. Но что-то было не так. Канзан это чувствовал, но никак не мог понять, в чем проблема. И только под конец к нему пришло понимание, когда он увидел, как белокожие общаются между собой. Для них Ларак не был своим. Он не был равным. Они могли улыбаться, говорить вежливо, но в их взгляде было нечто хорошо считываемое. Снисхождение, если вовсе не презрение. И тогда, впервые покинув Зеленые кварталы, Канзан понял, насколько на самом деле беден Ларак. И в каком кошмаре живут все ляока.

Канзан не был глупцом. Он прекрасно знал, что его народ не любят жители города. Для него не было тайной, почему город фактически отгородился от ветхих кварталов, пропуская ляока в центральные части исключительно с разрешения стражников. И он догадывался, что его жизнь далека от идеала, глядя на сияющий от светокамней Каменный Град, от которого ночное небо постоянно расцвечивается заревом на севере. Но живя долгое время в грязи, ты невольно к ней привыкаешь. Ступая по ней каждый день, из года в год, начинаешь думать, что так и должна выглядеть нормальная земля. Глядя на ветхие и темные домишки, думаешь, будто таким и должно быть жилье. Чуя неприятную вонь, думаешь, что это естественный запах окружающего мира. И все это кажется достаточно обычным и нормальным, пусть и из многочисленных россказней несложно догадаться, что дела обстоят совершенно иначе. И вся эта стройная картина мира рушится, когда ты видишь то, что находится за стеной собственного опыта. Как можно спокойно топтаться в грязи, зная, что есть твердая земля или мощеные дороги? Как можно жить в каких-то грязных хибарах, зная, что есть большие теплые дома?

Работа в порту тяжелая. Обошлось без происшествий. В порту он видел савварийцев. Ящеры были разодеты как бледные, щеголяли в дорогих одеяниях. Были там и другие ляока, но все они либо разделывали рыбу, либо таскали тяжеленные грузы. Остальные их будто не замечали.

Канзан потирает глаза и вздыхает. В его памяти вчерашний день обрастает новыми деталями, которые делают его еще более мерзким и неприятным. Он бросает взгляд на сверток с монетами. Монеты за вчерашнюю работу. Сверток, конечно, грязный, и от него разит рыбой. Запах вроде едва уловимый, но воспоминания, кажется, кратно усиливают его. Канзан разглядывает монеты. Они тоже потертые, в царапинах. Он смотрит на них, не испытывая совершенно никакого удовлетворения. После увиденного монеты не кажутся ценными. Чувство такое, будто он держит грязь. Вокруг грязь, он лежит в грязи, в руках грязь. В голову закрадывается странное чувство, что, возможно, не стоило никуда ходить.

Его дом – приземистая деревянная халупа из четырех комнат, что не так плохо по местным меркам. Впрочем, дом кажется вымершим. Канзан тут только спит. Он не привык копаться в себе, но находиться дома будто неприятно. Отец давно помер. Два брата захаживают очень и очень редко. А мать… Что про нее скажешь.

В доме никого нет. Канзан выходит на улицу, жмурится от яркого солнца. Из-за него Зеленые кварталы кажутся еще более пыльными и грязными. Мама сидит на крыльце в тени навеса на эффектном деревянном сиденье, на котором можно вытянуть ноги и разлечься. Братья когда-то смастерили для нее.

Ора не старая, но время и тяжелая жизнь оставили на ней свой след. Тело кажется иссохшим, а лицо изможденным. Среди каштановых волос виднеются проседи, но в чертах лица все еще проглядывается некогда красивая женщина. Она закутана в цветастые одеяния, из-под которых видно только руку, свисающую почти до пола. Рядом стоит кувшин. Тонкие губы Оры сжимают дымящийся сверток. Курительная трава. Мерзкая дрянь, которая, впрочем, неплохо выжигает дурные мысли из головы. Ора замечает Канзана. Неспешно, будто даже лениво поворачивает голову. Взгляд матери холодный и спокойный. Она будто смотрит на незнакомца.

– Засиделся ты сегодня…

– Устал. Вчера ходил работать в порт вместе с Лараком. Весь день там проторчал.

– Ларак – хороший мальчик.

– Ага. Вроде того.

Канзан подходит к матери. Она почти не шевелится, выдыхает облако бледного гадкого дыма через ноздри. Кончик свертка тлеет. Ора, почему-то в мыслях Канзан привык называть ее по имени, внушает Канзану какой-то страх, который он не может объяснить рационально. Будто находиться с ней физически неприятно. Канзан опускается на одно колено и вкладывает в ее ладонь монетки. Она смотрит на них с совершенно непроницаемым лицом. Никакой радости или удивления.