Повесть дохронных лет - Владимир Иванович Партолин Страница 21

Вот, за тем ты и пришла. А то — «сестрёнка несчастна», братишке «лаптя» со спаржей и артишоками принесла.

— Марго дома за обедом рассказала, Мальвина мне позвонила, пересказала… Больно было?

Началось! Дождался!

— Слушай, не хочу я сэндвича. Вали к себе! — отрезал я, и добавил звука в магнитоле. Звучала какая-то джазовая пьеса с солированием ударных. — Топай под барабаны!

— Ладно, я пойду, — сразу к моему удивлению согласилась Катька и добавила, спросив: — Сэндвич оставить… под дверью? Булка… С телятиной была, спаржа и артишоки остались.

— Убирайся со своей булкой! — разозлился я, без всякой веры в то, что уйдёт — затаится под дверью, подслушать с кем и о чём буду говорить по сотофону. Но за дверью послышались скорые шаги по ступенькам, Катька как будто спускалась с антресоли.

Посмотрел время. Часы над тахтой, вмонтированные мной в ячейку подвесного потолка вместо светильника, показывали:

20. 4

А это могло быть и так, но могло быть и 20.04, но и 20.14, и 20.24, и 20.54 — третий цифровой индикатор не работал. Часы старинные, произведённые ещё на заре внедрения электроники. Мама купила в антикварном магазине в подарок ко дню рождения отца, ещё до их свадьбы. Таких часов теперь не делают. Прекрасная вещь: неисправность индикатора выручала, когда проволынивал с пробуждением утром в школу, или уклонялся что-то сделать ко времени. Мать потребовала, чтобы убрал эту архаику совсем и пользовался часами и будильником в сотофоне. Я на это среагировал пионерским заявлением: дескать, эти часы дороги мне как подарок первому строителю стройки веков. Отцу понравилось, и часы остались на месте. Как-то написал о них в сочинении на вольную тему. Со скрупулёзным разбором и анализом всех деталей и мелочей описал как старинные часы «ходют по потолку над тахтой». В заключение поправился, заметив, что не могут электронные часы «ходить» — могут только «хронометры механические». Получил отметку «два»: не понимает учитель русского языка и литературы шуток; кстати, он — сосед Вандевельдов по лестничной площадке, сын старика-чеченца.

Часы есть ещё в туалетной комнате при спальне, но вставать лень. А надо бы узнать точное время — в полночь разборка с Батыем, приготовиться предстояло. Все мои личные средства связи в спальне — викам и сотофон — отключены мной совсем: боялся, что позвонят с «соболезнованиями». С сотофоном сделал это ещё в момент связи с Плохишем. Позвонив мне, Стас промямлил «прости». Батый и он, дескать, признают свою неправоту и готовы публично принести свои извинения. На что я ответил шёпотом, отвернувшись от отца запускавшего двигатель парубка:

— Нет! Я вызываю Батыя! Разборка. Без оружия, на одних кулаках. Ни фига! На условиях моего ультиматума: драться будем одними ногами со связанными за спиной руками! Понял, Плохиш?

— Я этого, Покрышкин, ожидал. В таком случае, Батый просил передать, от секунданта не отказываться. Пойми…

Договорить Плохишу я не дал — прервал на полуслове и заблокировал сотофон. А дома у себя в спальне отключил от питания и викам. Трезвонил с порога, но я не ответил. Теперь вот отрезан от мира, ни одна душа меня не потревожит. До понедельника.

Во всяком случае, прикинул я, до начала разборки не меньше трёх часов — можно часок другой отдохнуть. Сбросил кроссовки и вытянулся на тахте. Расслабился. Взгляд сконцентрировал в центр индикатора с чуть просматриваемыми — не горящими — палочками от цифр, сосредоточился на перемычках, руки и ноги налил свинцом… и отрешился от всякой мысли. Этому меня тоже научил дядя Франц.

Когда я уже «плыл» не чувствуя тела, с «чёртиками» в пудовой голове, и работавшую цифру «0» сменила «1», вдруг откуда не возьмись прозрение:

— А кто мне руки свяжет?!

Я напугался собственного вскрика, меня пробил холодный пот и я вскочил с тахты.

— Секунданта у меня нет! Стало быть, некому… Какой же я глупец! Батый — тот, должно быть, сразу сообразил.

Я лихорадочно думал. Вышагивал от тахты к двери и обратно, нервно срезал кулаком по ладони — поспевал за обрушивающимися на меня деталями озарения. Батый, конечно, в праве перед Комиссией и публично обвинить меня в заведомом умысле уклониться от поединка. Мне вменят сознательную уловку невозможности выполнить мной же требуемые условия, дескать, специально — с целью «свинтить» — придумал колоться ногами и от секунданта отказался. Но это полбеды. Я вообще выйти на арену не смогу — рук мне связать некому: от секунданта отказался! В понедельник мой эксгибиционизм будет казаться мелочью в сравнении с тем позором, что меня ждёт. Ягодки как-то переживу, цветочки впереди маячили.

Я упёрся горячим лбом в стену и зажмурил глаза. Возникали предстоящие картины глумления: первоклашки и второклашки безнаказанно тычут указательным пальцем мне под вздох. Мелкота устроит бесконечную очередь по кругу: им развлечение и тренировка — мне позор. Никакого прохода от них не будет. Вот это будет стыд! Спасение одно: носить женские гипюровые перчатки. До тех пор, пока особым решением большинства комиссаров-наблюдателей это наказание с меня не будет снято. Надеяться же на то, что когда-нибудь это большинство наберётся, мне — Покрышкину, дуэлянту с рейтингом 47:4 в «благородных дуэлях», 28:2 в «разборках» и 8:1 в «разборках у Полярника», просто неразумно. Меня лишат прозвища, и обращаться станут исключительно по фамилии. Сатисфакции требовать я буду не вправе! Актёром «кино» буду только на вторых-третьих ролях. Пассажирское место моего парубка ни одна девчонка не захочет занять. Не будет у меня напарницы и «купцом уважаемым» не стану.

Я метался по спальне:

— А ведь, наверное, многие из моделаторов допёрли! Истребитель, точно. Его туманное «его проблемы» в переговорах по сотофону с Плохишом? Стоп-стот-стоп! Стас на вертолётной площадке что-то ещё хотел мне сказать, перед тем как я отключал сотофон. Наверное, и сейчас трезвонит, да мой бездействует. И по викаму он звонил, предупредить хотел. С соседнего ведь хутора — мог бы и прибежать.

Я бросился к жилетке за сотофоном, затем к магнитоле. Включил, громкость довернул до половины, чтобы Катька не подслушала и не мешала говорить со Стасом. Набирал номер, услышал стук в дверь.

Так и есть — не спускалась к себе. Промолотила ногами по ступенькам для вида, теперь, когда время Леночку укладывать, молотит по двери. А может быть, Стас прибежал, — предположил я и, оставив сотофон на тахте, вернулся к магнитоле.

— Чего тебе? — спросил я, не отпирая двери.

Катька молотила методично — пятками. Задницу в ход не пускала — лаптем ранена. Скулила:

— Ну, Фра… Ну, Фра.

— Чего тебе? — громче повторил я.

— Ну,