Мизанабим - Дарья Райнер Страница 22

– От Тайла что-нибудь слышно?

Эббард отворачивается.

– Нет больше Тайла, малыш.

Скат понимает умом, но не сердцем. Самое страшное – когда смерть воспринимается как нечто обыденное. Её перестаёшь замечать вокруг.

– А кто там, внизу?

– Фогги. Говорит за всех угрей. Если кто и выживет, так этот прохвост. Будет внукам баять про великую любовь к Мурене, которая его спасла.

– Он нужен мне, – медленно, с нажимом говорит Карп, оглядываясь. За барной стойкой разливают запасы рома и шнапса, обитатели Холодного дома глушат страх, заполняя минуты ожидания. – Если он вытащит меня и ещё пятерых человек, я найду чем отплатить.

Эббард дёргает щекой. Он готов расхохотаться, мол, что ты, можешь предложить сейчас, когда мир летит в бездну. Когда речь идёт о собственной шкуре, даже торгаши забывают о торгах.

– Один шанс. Это всё, о чём я прошу.

Ответить Эбб не успевает: его лицо вытягивается, зрачки расширяются.

Крышка люка с грохотом бьёт о подпорку. Первым по лестнице поднимается плечистый бритоголовый детина с акульим зубом на груди. В правой руке он держит свернутый трубкой лист бумаги; в левой – голову Фогги со стеклянными глазами и выпавшим изо рта языком. Кровь льётся на дощатый пол. Холодный дом застывает.

Скату ясно: условия сделки меняются.

☽ ⚓ ☾

Воздух сгорает в груди.

Скат умеет рассчитывать силы, но время на исходе. Он бежит, минуя кварталы Внешнего круга: ремесленные улицы и торговые ряды, разграбленные мародёрами. Запах гари душит; на крылья капюшона опускается пепел. И все же после бойни, развернувшейся в подвале Холодного дома, он рад оказаться снаружи.

Тайла больше нет. И Фогги, которого все считали образцом изворотливости. Глава лангустов тоже не встал из-за стола переговоров. Здоровяк по имени Катран вместе со своими акулами отправляется к Молоту – на остров Семи Ключей. Уходят на транспортной подлодке, принадлежавшей некогда угрям.

Всё меняется в миг – по щелчку пальцев. Город, остров, власть. И посреди этого хаоса он должен выжить. Все они – Верёвочное Братство – должны выбраться. Вместе.

Ближайший храм Рассвета стоит на границе Внутреннего круга, сразу за мостом. От него Ската отделяет извилистый канал, пахнущий рыбой и отходами. Переплыть его отважится только глупец, которому нечего терять. Скат ощущает себя примерно так, но глупость – последнее дело. Выбитая дверь одного из домов становится плотом, а крепкий канат помогает забраться по почти отвесному склону. Скат не оборачивается. Он теряет минуты. Кажется, его пытались остановить. Гиены, оказавшиеся поблизости, или безумцы, заражённые хворью? Кажется, он отбивался. Скат не запомнил, откуда у него появилась верёвка и куда делась потом.

Весь мир сжимается до цели, как до кончика иглы.

Он сам превращается в иглу, прошивающую городские улицы.

Врываясь в собор, Скат без церемоний спешит к винтовой лестнице, ведущей в южную башню. По кругу, по кругу, всё выше и выше… На первой же площадке он сталкивается с монахом, который пытается остановить незваного гостя.

– Простите, брат, – он бросает на бегу, делая простейшую подсечку. Ушибётся, но выживет. Если имперский снаряд не прилетит в обитель Истинных.

После услышанной от Эбба новости он ничему не удивится, ведь беглый мятежник может быть где угодно, а что касается Совета… Скат и остальные братья не питали нежных чувств к градоправителям, и всё же их участь не завидна. Не справились с эпидемией, не сдержали заразу, а теперь всё повернулось лихо. Беда не приходит одна. Глупая поговорка, но правдивая.

Ступеньки смазываются, Скат перепрыгивает через них, чудом удерживая равновесие. Верхняя площадка с арками окон ждёт его: бронзовый колокол поддаётся не сразу. Два раза медленно, три быстро – насколько это возможно в одиночку.

Дон-дон, дон-дон-дон.

А после – вниз, ещё быстрее, пока хватает сил. Он встретит их на границе. Сом поймёт и приведёт остальных. Лишь бы успели!.. Катран не станет ждать. У них чуть больше часа до отплытия: клятва брошена – назад не вернёшь. Если братья спасутся сегодня – Скат их оставит и отправится к Молоту «на корм». Сделка есть сделка.

Он сдержит Слово.

МЕЖДУ СТРОК I. Та, что складно говорит

Солнце после полудня необычайно яркое. Облака-фрегаты плывут по синему небу. Пахнет водорослями и отчего-то мокрым мелом.

Эула сидит на бортике фонтана, опустив ноги в худых башмаках на мраморные плиты. Юбка расправлена; на коленях лежит доска – тёмное дерево, покрытое лаком. В кулаке зажаты кодолы – двуцветные камешки для гадания. Размером с крупную фасолину, гладкие, с тонкими прожилками, они перекатываются, шелестя, прежде чем упасть и сложиться в чёрно-белый узор.

Прохожие снуют через площадь: своих девочка легко отличает от пришлых. Граждане Клифа всегда спешат, их бесполезно окликать – всё равно пройдут мимо. Другое дело – торговцы, прибывающие на остров Ржавых Цепей с утренними гудками пароходов. Туристов почти нет. Раньше они останавливались, чтобы бросить пару медных холов, впечатлённые не столько «поющими» камнями в руках провидицы, сколько «бедной слепой девочкой, наверняка сиротой».

Эула в таких случаях прячет улыбку за монотонным предсказанием. Она придумывает на ходу. Присматривается к клиентам, подмечает мелкие детали, особенности говора, одежды, поведения… А дальше – считает камешки, рассыпанные по доске, подушечками пальцев. Разгадывает судьбы в сочетаниях белых и чёрных.

Мона Чиэра говорит, что у Эулы талант. Просто поразительный для четырнадцати лет. Не предвидеть, конечно, а врать. Это получается у неё лучше всего. Эула любит сочинять истории.

Она и правда слепая. На правый глаз. Левый закапывает травяным настоем из огницы, прежде чем выйти на площадь: радужку мигом затягивает молочная пелена. А вдоль щеки тянется уродливый шрам от ожога: опрокинула на себя чан с кипятком в раннем детстве, с тех пор стала непригодной. Зарабатывает как может. В «Бирюзовой лилии» все равны. Мона Чиэра, которую девочки уважительно кличут митресс, не устаёт напоминать об этом ежедневно, пересчитывая заработанные суммы.

Воспитанная в весёлом доме Эула не помнит мать. Она любит всех, кто проявляет каплю заботы: заплетает косы на ночь или штопает рваный чулок. Она малодушно благодарит – не зная, кого – за свои изъяны, привыкая к насмешкам сверстников. Пускай красавицей ей не быть, зато Эула в полной мере оправдывает имя, данное при рождении.

– Добрый мон, не проходите мимо! – Звонкий голос летит над площадью. – Хотите узнать свою судьбу?

Кто-то оглядывается и спешит дальше. Других пугает её пустой взгляд: мужчины отводят глаза, с ними легко работать. Дамы же, как правило, делятся на две категории: