Джон Норман - Изгой Гора Страница 26

ГЛАВА 15. СДЕЛКА СОСТОЯЛАСЬ

«Табук» – это была единственная команда голосом, на которую тарн был приучен реагировать. Но для управления им были нужны поводья и кнут. Я уже горько раскаивался, что пошел на это. Ведь без седла, поводьев и кнута он был неподвластен мне.

И тут безумная мысль пришла мне в голову. Когда я везла Талену из Ара в Ко-Ро-Ба, я пытался обучить ее управлению тарном. Когда было нужно, я кричал ей сквозь свистящий в ушах ветер, какую пару поводьев нужно потягивать.

Для управления тарном использовалось шесть пар поводьев, и, в соответствии с моими указаниями, Талена натягивала ту или иную пару. В памяти тарна могла возникнуть ассоциация между голосом человека и поводьями. Птицу, конечно, нельзя было обучить за столь короткое время, да и не это было моей целью

– я обучал Талену. Если что-то и осталось в памяти тарна, то за прошедшие годы все уже исчезло.

Но все же я решил попытать счастье и крикнул:

– Шестая!

Тарн повернул налево и начал плавно набирать высоту.

– Вторая!

Последовал поворот направо и подъем под тем же углом.

– Четвертая! – И тарн пошел вниз, готовясь к посадке.

– Первая, – приказал я. Безумная радость овладела мной, когда крылатый гигант начал подниматься вверх.

После этого он полетел в одной плоскости, равномерно ударяя воздух огромными крыльями, изредка переходя в долгое планирование. Я смотрел на проплывающие внизу поля и исчезающую вдали Тарну.

И впервые, в порыве нахлынувших чувств, я обнял шею птицы и прижался к ней щекой. Тарн летел вперед, не обращая на меня ни малейшего внимания. Я рассмеялся и похлопал его по шее. Хотя это была всего лишь птица, одна из многих на Горе, но я любил ее.

Несмотря ни на что, я был счастлив. Мои чувства разделил бы любой тарнсмен. По-моему, ничего не может сравниться по богатству ощущений с божественным полетом на тарне.

Я был тарнсменом и не променял бы седло на трон убара в любом городе.

Если ты стал тарнсменом, то тебя всю жизнь будет тянуть к этим хищникам. Стать тарнсменом – значит стать повелителем тарна, или же его жертвой. Каждый знает, насколько опасны эти птицы. Они могут без предупреждения напасть на своего хозяина. И все же сердце тарнсмена наполняется радостью, когда он натягивает первую пару поводьев и направляет гигантскую птицу в небо. Он летит высоко над землей, наедине с ветром и птицей. Он свободен. Он летит. Поэтому я был рад тому, что снова оказался на спине тарна.

Вдруг снизу до меня донесся жалобный стон жертвы, стиснутой в могучих когтях тарна.

Я выругал себя за то, что, наслаждаясь полетом, совсем забыл о татрикс. Она наверняка умирала от страха, вися в страшных когтях на высоте многих сотен футов над землей, не зная, что ее ждет: то ли падение на землю, то ли смерть от холода на большой высоте.

Я оглянулся назад, чтобы проверить, нет ли за нами погони. Нас могли преследовать как по воздуху, так и по земле. У Тарны было очень мало тарнсменов, но чтобы отомстить за татрикс, город мог собрать небольшой отряд. Мужчины Тарны с самого детства привыкли считать себя презренными созданиями, лишь немного превосходящими зверей. Такие мужчины не могли стать тарнсменами. Но я знал, что в Тарне все же есть тарнсмены – наемники из других городов или люди, подобные Торну, капитану Тарны, которые, несомненно, несмотря на то, что родились в Тарне, сумели остаться мужчинами, сохранить свою честь и достоинство.

Я внимательно оглядел пространство позади нас, но не заметил черных точек вдали, которые означали бы погоню. Небо было голубым и чистым, и хотя сейчас каждый тарнсмен Тарны должен был быть в воздухе, я никого не видел.

Снова снизу донесся стон…

Далеко впереди я увидел утесы, высокие и крутые. Между ними расстилались равнины, усыпанные желтыми цветами, которые вплетают в венки горийские женщины. Они вкалывают эти цветы в волосы в своих домах, когда не нужно прятать лицо под вуалью.

Через десять минут эти равнины были уже под нами.

– Четвертая! – скомандовал я.

Огромная птица остановилась в высоте, а затем плавно опустилась на выступ одного из утесов. С этого выступа просматривалось все вокруг на сотни пасангов. Сюда можно было попасть только на тарне.

Я соскочил со спины птицы и поспешил в к татрикс, чтобы защитить ее, если птица вздумает разорвать девушку. Я освободил Лару из когтей тарна и отогнал его. Тарн был озадачен. Разве я не крикнул «табук»? Разве это не его добыча?

Я отогнал Тарна подальше, взял девушку на руки и усадил ее возле стены утеса, подальше от края выступа, который представлял собой квадрат со стороной в 20 футов. На таких выступах тарны устраивают гнезда.

Встав между татрикс и крылатым хищником, я крикнул: «табук». Тарн медленно направился к девушке, которая, трепеща всем телом, поднялась на колени, прижавшись спиной к грубому камню, и вскрикнула.

– Табук! – снова вскрикнул я и, взяв огромный клюв тарна в руку, направил его в долину – к раскинувшимся внизу холмам.

Тарн поколебался, а затем почти нежным движением прижал клюв ко мне.

– Табук! – уже спокойно сказал я, повернув его голову в поле.

Взглянув еще раз на татрикс, птица повернулась и пошла к краю выступа. Взмахнув огромными крыльями, она взмыла в небо и поплыла над землей, вселяя ужас во всех, кто видел ее.

Я повернулся к татрикс.

– Ты не ранена?

Иногда тарн во время охоты легко ломает хребет антилопе табук. Я подверг жизнь Лары огромному риску, но выбора у меня не было. Захватив в плен татрикс, я мог ставить Тарне условия. Конечно, общий уклад города мне не изменить, но может быть удастся добиться свободы для Линны, Андреаса и других несчастных, с которыми я был на арене. Это ведь ничтожная цена за возвращение татрикс.

Девушка с трудом поднялась на ноги.

По обычаям Гора, похищенная должна стоять на коленях перед похитителем, но ведь это была татрикс, и я решил, что не буду настаивать на их выполнении. Руки Лары в золотых перчатках коснулись золотой маски на лице. Видимо она боялась, что лицо ее открыто. Я улыбнулся. Мантия была разорвана когтями тарна и лохмотья развевалась по ветру. Но татрикс, не теряя гордой осанки, прикрыла своими лохмотьями тело, насколько это было возможно. Мне показалось, что из-под маски сверкнул взгляд голубых глаз. Эта золотая маска наверняка скрывает прекрасное лицо, подумал я.

– Нет, – гордо ответила она, – я не ранена.

Иного ответа я и не ожидал, хотя знал, что когти тарна причинили ей немало боли, исцарапав до крови ее тело.

– Тебе больно, – сказал я, – но сейчас тебе холодно. Потом, когда ты согреешься, тебе будет еще больнее.

Бесстрастная маска смотрела на меня.