Слишком живые звёзды - Даниил Юлианов Страница 26

Всё это будет завтра, а сейчас он хочет спать и обнимать свою любимую женщину.

Просто лечь, просто обнять, просто заснуть… И что может быть проще и приятней?

Влад двинулся по короткому коридору, и его опьянённое свежим ночным воздухом и пивом сознание не заметило, как ступня наступила на что-то липкое и вязкое. Когда он уже подошёл к комнате, лучи уличных фонарей осветили тянущийся за ним кровавый след, и блики холодного света играли на свежевыпущенной крови. Влад не заметил и того жёлтого сияния, что доносилось из скрытого силуэта его жены, лежавшей на пропитанной кровью простыне. В его карих глазах то потухало, то вновь зажигалось отражение пульсирующего жёлтого света, что исходило из тёмного женского силуэта, неподвижно застывшего в обрамлении собственной свежей крови. Сознание Влада не заметило живого жёлтого сияния. Оно видело лишь приближающуюся кровать и осознание близкого отдыха, о котором так грезил уставший за день организм.

Он лёг рядом с Олей, и в голове его на мгновение звякнул колокольчик, когда кровь его жены окутала своим холодом покрытую мурашками кожу. Но лишь на мгновение, и уже через секунду Влад обнял тёмный силуэт, улыбнувшись и положив ладонь на голую окровавленную грудь своей мёртвой супруги. Он не знал, что лежит в обнимку с навечно застывшим телом в огромной алой луже, по которой пробегали блики пульсирующего жёлтого сиянья. Свет этот исходил из небольшого гнезда, что находилось в раскромсанной плоти молодой женщины. Плечо её было полностью разорвано, и остатки мяса, перемешанного с обломками костей, валялись по всей комнате в окружении сотен капель блестящей крови. Там, где раньше был неказистый шрам, в углублении между разорванным плечом и наполовину вспоротой шеей, копошилась семья светлячков, соскребающих кусочки плоти с внутренних стенок окровавленного тела. Они перебирались всё дальше и дальше вглубь организма, прокладывая себе путь общими усилиями множества острых зубов. Свет в их крошечных телах пульсировал, и сиянье его освещало уже мёртвые сосуды и органы, что так привлекали ненасытных светлячков своим сладостно-горьким вкусом. Они поедали Олю изнутри и освещали собой царствующий вокруг мрак, пока Влад с уставшей улыбкой на лице обнимал то, что осталось от его жены.

И лишь утром, когда ужас увиденного мигом ворвётся в его голову, , последний светлячок крайний раз кинет взгляд на кричащего мужчину и устремится вверх, в ясное голубое небо нового дня.

Глава 14

У вас нет глаз, сестра

Вся следующая неделя вплоть до самой пятницы слилась в его памяти в один сплошной длинный день. Та ночь, в которую его нашли в тёмном переулке и отвезли в ближайшую больницу, врывалась яркими вспышками в его беспокойные дневные сны. Он плохо помнил крики истерившей матери, в голосе которой не было и грамма любви – только сплошная ненависть и злость.. Но зато как врезались в его память эти бесконечные ночи, когда весь мир казался нереальным, температура тела подскакивала до 39 градусов, а сам он больше всего на свете хотел умереть, лишь бы не чувствовать эту пронизывающую насквозь головную боль!

Она, тупая и ноющая, сопровождала его всё время, куда бы он ни пошёл. Только спустя пару дней Женя начал чувствовать, как она затухает и пропадает на фоне проясняющегося мира, временами напоминая о себе глубокой ночью. Все мысли будто потеряли свои контуры и очертания; голову застилал густой туман, и лишь редкие образы виднелись сквозь плотный занавес этого дыма. Весь мир казался Жене чем-то нереальным, и единственным, что занимало место в действительности, была боль, затухающая и воспламеняющаяся вновь. И каждый день, прошедший в стенах этой больницы, казался ему бесконечным аттракционом в парке самого Сатаны, смеющимся над каждым нелепым движением Жени, когда тот пытался самостоятельно встать с кровати.

Он не запоминал мечущихся над ним лиц, не узнавал срывающийся голос матери и не понимал, когда спит, а когда находится в сознании. Лишь один раз оно взорвалось яркой вспышкой, когда в одном из коридоров он встретился взглядом с такими же потухшими серыми глазами больной женщины, после его разум вновь окунулся в небытие.

Со временем туман начал рассеиваться, и вскоре Женя мог уже мыслить, радуясь такой простой, но безумно приятной способности. Ему было шестнадцать, и организм его шёл на поправку с удивительной скоростью – с той, с которой могут восстанавливаться лишь крепкие молодые юноши. Втайне от медсестёр он начал давать себе небольшие физические нагрузки, стискивая зубы и подавляя собственные стоны. Он не мог себе позволить, чтобы мышцы ослабли и потеряли былую форму, хоть тело его так и противилось каким-либо тренировкам. Женя заставлял себя есть через силу, и каждый раз организм отвергал всё съеденное, выворачивая желудок наизнанку. Он пробирался сквозь туман и каждый день приближался к свету потухшего сознания, что было спрятано под занавесом обезболивающих.

День сменялся ночью, сон сменялся явью, и туман становился всё бледнее и бледнее, пока вовсе не растворился, подобно рассеивающемуся дыму. И произошло это субботним утром 23 мая, когда ни одна из медсестёр не зашла в отдельную палату Жени. В этот день у него должна была быть какая-то процедура, не нёсшая в себе ничего конкретного – лишь ноющую боль и неприятные ощущения. После этого ему сразу давали обезболивающее, утаскивающее ослабленное сознание в плен крепкого сна. И лишь полная темнота сопровождала его до новых приступов боли и процедур, пока скованный разум был окутан плотным туманом забытья.

Но в то утро Женя проснулся не оттого, что его вежливо будила медсестра, а сам, по-настоящему удивившись своей ясной голове, мысли в которой не были скованы в наручники, а чувства вновь обрели свою невероятную яркость. Он не помнил, сколько пролежал в постели. За последние дни время перестало быть для него чем-то понятным и ощутимым, так что все пролетающие мимо минуты и часы сливались в сознании во что-то целое, что никак нельзя было понять, не разрезав это на мелкие-мелкие куски.

И сейчас его мозг, похоже, именно этим и занимался – разрезал себя на множество кусочков.

Женя опустил босые ноги на пол и тут же ощутил тупую боль в затылке, посылавшую мощные удары в самый центр головы. Он чувствовал сковывающие его движения бинты и, опустив глаза вниз, увидел, что большая часть его торса перебинтована. Не считая множества повязок, он был одет только в одни чёрно-красные трусы с Микки Маусом – единственные, которые в тот день были сухими в доме.

Верхняя часть живота казалась Жене медленно затухающим пожаром, оставляющим после себя лишь выжженную почву. Перед глазами чётко всплыл момент, когда его рвало на лежащие камни,