Иллюзия бога - Алина Штейн Страница 29

Он снова оглянулся на ребят, но у тех, кажется, немного поубавилось энтузиазма. Кто-то переминался с ноги на ногу, явно надеясь поскорее уйти. Аполлон шумно выдохнул.

«Перегнул палку? Перегнул. Да и хрен с ней, с этой дурой. Будет знать, как лезть».

– Что ж. – Артемида пожала плечами. – Надеюсь, тебе стало чуточку легче. Все мы знаем…

– Легче? Лично я не вижу никаких сложностей, – ответил он.

Аполлон почти ненавидел ее в эту минуту за драматичный взгляд и этот сочувствующий вид. Будто она, никогда ни в кого не влюблявшаяся, кроме самой себя, могла понять, что он сейчас чувствует. Неизвестно, что бы еще он наговорил, если бы не увидел, как через толпу студентов к Артемиде пробирается его однокурсница Ариадна:

– Эй, как там твоя Лань? Оставила в автосервисе? Привет, кстати!

– Ты очень вовремя, – улыбнулась Артемида и, повернувшись, пошла ей навстречу.

Аполлон проводил взглядом ее крепкую фигуру и бросил:

– Остерегайтесь, друзья, вот так моя сестричка заманивает людей в секту поклонниц «Гринписа». Ариадне уже не помочь…

Фраза была встречена взрывом одобрительного смеха.

До общежития его провожали человек семь, среди них – хорошенькая, слегка неуклюжая первокурсница Кассандра с толстой каштановой косой и трогательными ямочками на щеках, девочка, которую Аполлон заприметил еще на дне открытых дверей, и он, конечно же, дежурно пошутил насчет ангела, упавшего с небес, отчего щеки у нее чуть порозовели. Ветер раздувал ее простое платье, и все, чего хотел Аполлон, – чтобы этот гребаный весенний ветер обернулся ураганом и снес университетские стены, нависающие над ним величественной громадой, вывернул вымощенную серым камнем дорогу, выкорчевал далекие редкие деревья с молоденькой листвой и обратил самого Аполлона в прах.

Потом парень подпирал дверь, облепленную эстетичными полароидами, вдохновляющими на учебу, вперемешку с черно-белыми фотографиями топ-моделей, долго прощался со спутниками, дожидался смазанного поцелуя в щеку и сам дарил такой же в ответ.

Потом зашел, разулся, глотнул отфильтрованной воды, повалился на кровать.

Почувствовал, как слезы катятся по щекам.

Горький ком невысказанных слов физически ощущался в горле, и Аполлон нервно приподнялся на локте, стараясь избавиться от этого мерзкого чувства. Ему захотелось выхватить лист бумаги из стопки на письменном столе и строчить, строчить собственные мысли, не редактируя, не расставляя знаки препинания. «Если бы я мог, – подумал он, чувствуя приближение приступа истерики. – Если б я только писал так, как думаю, одержимо, непрерывно, с безумной жаждой и неизбывной тоской».

До удушья.

До нервного срыва.

«Контролируй себя. Контролируй себя, черт бы тебя побрал!»

Он зажал рот руками, стараясь не взвыть. «Будь ты жив, я написал бы для тебя гораздо больше, чем скупую строчку эпитафии. Я бы прошел через это возвышенное, болезненное чувство и, скорее всего, в итоге перестал бы любить, ведь это так на меня похоже, стал бы камнем, а потом заново изваял себя самостоятельно, будто я – и Микеланджело, и кусок мрамора, и скарпель».

Он рассерженно смахнул слезы и, стараясь отвлечься, вскочил и принялся расхаживать по залитой солнцем комнате, размахивая руками. Стук сшибленной со стола толстой тетради вырвал его из пучины эмоций. Аполлон склонился над ней.

«Интегративное искусствознание». Дополнительный факультатив по средам и четвергам, с девяти до десяти.

«Напишите на тетради хотя бы название предмета, – мгновенно зазвучало в памяти. – Вы думаете, я, например, очень хотел делать титульный лист для нашего сегодняшнего материала? Гораздо больше я хотел бы купить торт и выпить чашечку эспрессо на первом этаже».

== Осень прошлого года ==

В тот день Аполлон опаздывал. В принципе, он мог вообще пропустить занятие, но ему претила мысль показать себя чуть менее прилежным студентом, чем демонстрировал созданный им образ. К тому же благодаря опозданию у него появлялся лишний шанс обратить на себя всеобщее внимание (и внимание одного конкретного человека, на которого Аполлон пытался равняться в вопросах изучения искусств). Он замер напротив аудитории, стараясь отдышаться, пригладил растрепавшиеся золотистые кудри и медленно потянул на себя дверь, прислушиваясь.

– Итак, классическая германская эстетика рассматривает искусство как целесообразную деятельность без цели. Мы же возьмем за основу мысль о важности искусства как проявления и выражения бытия «Абсолютного Духа». Этот момент понятен?

Ряды студентов загудели, соглашаясь.

– Замечательно, за пять встреч мне удалось сделать из вас секту! Теперь…

Дверь душераздирающе заскрипела, и преподаватель запнулся, а головы студентов как по команде повернулись в сторону Аполлона. Довольный произведенным эффектом, тот расправил плечи.

– Кажется, у нас в палате пополнение! – воскликнул Гиацинт, быстро заморгав, будто выходя из транса. – Заходите и прикрывайте двери плотнее: все мы, конечно, безмерно уважаем декана, но сейчас ему здесь не место…

– Прошу извинить, – начал было Аполлон, но Гиацинт лишь махнул рукой, приглашая его пройти в зал, и больше не удостоил ни единым взглядом, продолжив речь.

Хмурясь, Аполлон уселся на место, почти не слушая лекцию. Излишне бодрый голос Гиацинта странным образом действовал на нервы. Иногда преподаватель прерывался и вертел ручку проигрывателя, и тогда на экране сменялись яркие кадры какого-то старого фильма – сущий кошмар эпилептика, от которого даже у Аполлона разболелась голова.

– И вот мы слышим закадровый голос, объясняющий явление. Выражаясь более поэтично, это грозная могучая молния, разверзающая покров бытия, озаряющая холодный темный свод существования. Она либо бьет мимо вас, либо ударяет прямо в сердце. На первый взгляд данный пассаж не несет в себе никакого дискомфорта…

Зато ты несешь, рассеянно подумал Аполлон. Он опустил голову на руки, прижимаясь щекой к серой ткани водолазки. Стало чуточку легче. «Да что за чертовщина со мной творится?»

– Аполлон, – шепнула Дафна, оборачиваясь. Язык казался ему слишком непослушным, чтобы ответить, и тогда острый ноготок девушки, покрытый красным лаком, коснулся его голого запястья.

– М-м?

– Все в порядке?

– Господа и дамы, – окликнул их Гиацинт. – Возможно, если ваше дело важнее, чем это занятие, вы могли бы обсудить его в коридоре? В противном случае, потерпите до перерыва, пожалуйста. Осталось десять минут.

– Кажется, Аполлон плохо себя чувствует, – обеспокоенно сказал Адмет.

Язык все еще отказывался подчиняться, но Аполлон все же смог возразить, что он более чем в порядке. Он откинул влажные волосы со лба и рывком поднял голову со стола, о чем, впрочем, тут же пожалел: в ушах зазвенело. Но все тут же с заметным облегчением вернулись к лекции, и Аполлон, поразмыслив, решил, что этот случай ему только на руку: кожа на запястье все еще хранила отпечаток ноготка