Гидеон Эйлат - Лунная льдинка Страница 3

— Денег у Паквида куры не клюют, и за верную службу платит он щедро. Есть будешь на серебре, спать на коврах, но скажут тебе «ап!» — изволь сначала подпрыгнуть, в после можешь раздумывать, зачем это понадобилось. Ну что, интересно?

Конан пожал плечами. Нищий кивнул.

— Верно, кто себе цену знает, тот никогда не спешит слюни пускать. Погуляй, пораскинь мозгами. Надумаешь — ступай прямо в особняк и стучись в ворота — мол, от меня. С тебя один золотой.

— За что? — прикинулся удивленным Конан, хоть и знал, что не миновать разлуки с последней монетой. — Я, может, еще не захочу…

— Ты мне тут не шуток не шути! — вспылил вожак нищих. — Это твое дело — хотеть или не хотеть, а мое — наводку давать и деньги за это брать. И заруби себе на носу, — хмуро добавил он, пряча золотой в кулаке, — здесь базар, а не балаган. Это в балагане развлекают, а на базаре — торгуют.

За стенами особняка Паквида Губара раздались скрежет барабанов и грохот выбираемых цепей — поднимают мост, сообразил Конан. Вскоре там же, за стеной, громыхнуло — упала тяжеленная решетка, перекрыв входную арку. Чуть позже брякнули обитые медью высокие ворота. Замок надежно отгородился от внешнего мира.

Подали голос и створки парадной двери; наголо обритый здоровяк в ливрее слуги удалился с большущей связкой ключей на сгибе локтя. Из верхнего покоя к балюстраде вышел горбатый мужчина неопределенного возраста и окинул цепким взглядом громадный взгляд.

И то сказать, столь разношерстная компания заслуживала пристального взгляда. Почти каждый был при оружии; одежда варьировала от красного платья шлюхи и дикарской набедренной повязки из козлиной шкуры до полного доспеха иранистанского воина и златотканного офирского камзола с кружевной оторочкой. Разнились и выражения лиц: на одних — детская невинность (без сомнения, фальшивая), на других — печать всех вообразимых пороков (разумеется, подлинная). Среди них выделялось лицо молодого рослого киммерийца — такой безучастности во взоре позавидовали бы даже нефритовые стигийские колоссы. Конан стоял, согревая лопатками мраморный пилон, и поочередно проникал взором под каждую складку роскошного одеяния замка. Надо заметить, в этом занятии он был не одинок.

Пакван Губар удовлетворенно кивнул и заговорил, чуть картавя и растягивая слова:

— Бесконечно счастлив видеть вас, уважаемые и достопочтенные, под сводами моего нового скромного обиталища. Невыразимо рад, что вы вняли приглашению и явились сюда, дабы пополнить ряды моей личной стражи. Ничуть не преувеличу, заметив, что служба в моем доме будет очень интересной и высокооплачиваемой. Но для того, чтобы поступить на нее, вы должны пройти испытание. Видя перед собой таких мужественных и бывалых воинов и воительниц, я смею надеяться…

— Чего? — перебил густой бас слева от Конана. — Какое еще испытание? Великий Бел! Впервые о том слышу!

— Видя перед собой таких мужественных и бывалых воинов и воительниц, я смею надеяться, — повторил горбун, пропуская вопрос мимо ушей, — что для каждого из вас испытание закончится успешно, и он получит щедрый задаток — разумеется, в золоте. Однако есть еще одно условие: любой претендент вправе отказаться от службы, но лишь после того, как пройдет испытание.

— Клянусь шерстью на заднице Аримана! — возмущался худощавый смуглый иранистанец Мугандир в зеленом шелковом плаще поверх громоздких доспехов. — Мне это уже не по нутру! Что значит — можно отказаться от службы, но не от испытаний? Почему?

И на этот раз хозяин особняка поскупился на ответ. Толпа в зале зароптала.

— Сейчас я оставлю вас, славные воители, — спокойно произнес Паквид, — а при следующей нашей встречи вы сможете задавать любые вопросы. К тому времени все уже будет закончено. Желаю удачи. Слуга проводит вас в трапезную; надеюсь, ужин вам понравится.

— Сок! И здесь — виноградный сок, будь он проклят! — вскричал плотно сбитый офирец с испитым смуглым лицом. Придя в ярость, он швырнул узкогорлый кувшин в стену; чеканное серебро сплющилось от страшного удара. — Проклятый жмот! «Ужин вам понравится!» — передразнил он, кривя губы. — Тьфу!

— Да ладно тебе, Гизайль. — Фефим, стройный курчавый шадизарец в облегающем костюме ярмарочного жонглера, взял с блюда несколько жареных ножек индейки, и они лихо закувыркались над его головой; чуть позже к ним присоединились длинный бронзовый нож с роговой рукоятью и массивная двузубая вилка. — Брось привередничать, дружище. Смотри, какая красота: копченые перепела, печень горной косули с соленым барбарисом, форель отварная по-иантийски, фаршированная изюмом хурма в меду… Правда, сразу вопросик у меня: если Пакван так слуг потчует, что же он сам жрет?

— Вино! — Кулак Гизайля с грохотом опустился между блюдами. — Ни капли вина на всем проклятом столе! Если Паквану в охране нужны только трезвенники, пускай не в Шадизаре их ищет, а в храмах, среди жрецов Митры!

— Без вина жизнь скучная, — согласился Конан, — но у меня с утра во рту ни крошки. — Он уселся за стол, придвинул к себе блюдо с жареным каплуном и плошку с соусом. — Налетай! Не то я один со всем справлюсь.

Девять претендентов расположились ха столом. Напротив Конана села молодая женщина в грязном красном платье; под ее левым глазом чернел синяк, на шее под нитками бус виднелся темный след удавки. Во всем остальном ее облик был безупречен, а волосы — длинные, светлые, вьющиеся — наводили даже на романтические раздумья. Конан опустил голову и вонзил зубы в петушиную глотку.

— Котик, — обратилась к нему девушка в красном, быстро уничтожив изрядный кусок косульей печени, — не откажи в любезности, подкинь лепешку вон с того блюда.

Конан выполнил просьбу и сказал без особого интереса в голосе:

— Ты-то здесь какого демона? Иль под фонарем торчать надоело?

Девица посмотрела на свое красное платье и хихикнула.

— А может, я по-людски хочу пожить. В стражах, а не в шлюхах.

Конан скептически хмыкнул.

— Кром! По-твоему, бегать за хозяином, точно пес, — это по-людски жить? и вообще, мечом махать — не женское дело. Да ты и на воительницу не очень-то похожа. Не то что эта! — Он кивнул на шемитку Дориду, сидевшую у противоположного края стола. В Шадизаре она появилась недавно. Дорида родилась в общине вольных камнетесов, а когда ей стукнуло девятнадцать, покинула родные края и нанялась в войско одного из шемитских городов. С тех пор она не расставалась с коротким мечом, а природная угрюмость и независимый нрав вечно вовлекали ее во всякие приключения, из которых, правда, она чаще всего выходила победительницей. На ее плечах и спине бугрились мышцы, а под массивным горбатым носом чернели самые настоящие усы. Если б не привычка Дориды ходить полуголой, ее бы все принимали за мужчину.