Золото Колхиды - Евгений Васильевич Шалашов Страница 30

— Глупости это, — поморщилась супруга. — Терпеть не могу побрякушки. В лесу они за каждую ветку цепляются. — Приподняв ладонь, продемонстрировала обручальное кольцо. — Единственное, что я ношу.

Я тоже невольно посмотрел на свое кольцо. На месте!

— Кстати, а почему твои родичи не любят Гелиоса? — поинтересовался я.

— А за что им его любить? Бездельник он, — хмыкнула богиня. — Делать ничего не умеет, только и знает, что целыми днями по небу на колеснице скачет.

— Так целый день на колеснице по небу мчаться — это не просто, — заступился я за своего дальнего родственника. Вспомнив о бедолаге Фаэтоне, которому папочка одолжил колесницу, сказал. — Ему же надо маршрут выбирать, чтобы землю невзначай не спалить.

— На колеснице по ровной дороге мчаться — сплошное удовольствие, — отрезала моя супруга. — А путь, по которому Гелиос свою огненную повозку катит, ему с утра Эос прокладывает. Девчонка с утра просыпается, колею на небе прокатывает. А по колее даже ты проедешь.

Ну, спасибо милая! Да, а кто такая Эос? Это та самая, которая встает из мрака с перстами пурпурными? Кажется, ее еще Авророй зовут. Как крейсер. А Артемида продолжила:

— Гелиос едет себе в колеснице, да по сторонам смотрит — кто и что делает. Это ведь он заприметил, как Афродита с Аресом Гефесту рога наставляют. Мог бы и промолчать, кому от этого хуже?

Тоже верно. Если бы Гелиос не разболтал, то все остались довольны. И Арес с Афродитой, а больше всех сам Гефест. А теперь приходиться жить с репутацией рогоносца.

— С другой стороны, это ведь Гелиос углядел, как Аид Персефону ворует. Если бы не он, деревья бы не росли и цветы не цвели. Что бы тогда мои зверушки есть стали?

Все-таки, есть у моей любимой чувство справедливости. Если бы Персефона сидела весь год под землей, так ее мать — напомню, что это сама богиня плодородия Деметра, вся бы вся изнервничалась и, наступил бы конец цивилизации.

— Как считаешь, а про нашу свадьбу не Гелиос ли разболтал? — предположил я.

— Конечно он, — хмыкнула богиня. — А кроме него и некому.

Неожиданно по базару пронеслось какое-то шевеление.

— Зять! Зять! — зашелестело в рядах.

Неужто зять царя Аэта пожаловал? Апсирт, который смотрел на мою жену масляными глазами?

И впрямь, к рыночной площади неслась кавалькада, штук сорок всадников. Я думал, что она промчится мимо, но неожиданно лошади встали, а передний всадник — полный бородатый дядька лет тридцати, начал осматривать площадь и народ. А народ, к слову, за исключением нас, дружно принялся падать на колени.

— Эй, чужеземцы, — небрежно окрикнул нас передовой всадник — верно, это и есть Апсирт? Глазенки-то и на самом деле масляные. — Вы не желаете склонить головы пред зятем самого царя?

— Мы бы склонили, зять царя, только мне отец не велел ни перед кем голову склонять, — отозвался один из Диоскуров. Который, кстати? Я их, кажется, начал различать, а теперь опять путаю. Тот, что пошире в плечах — Поллукс, а у которого грудь широкая — тот Кастор. А на лицо — так вылитый папа Зевс, которого я видел лишь в учебнике. А еще они на Геракла похожи. Оба.

Апсирт наверняка вспомнил, кто является отцом здоровяка, потому промолчал. Зато его взор упал на Артемиду:

— А ты, красавица и охотница, тоже не желаешь склонить шею перед будущим владыкой Колхиды? — облизывая взглядом мою супругу спросил царский зять.

Нет, ну ты обнаглел! Вон, камушек неподалеку лежит, в руку просится. А там еще два… Удержавшись, я ответил за свою жену:

— А красавице муж не велит шею перед царями гнуть. — Подумав, добавил: — Ни перед своими, ни даже перед чужими. А уж перед зятьями царей — тем более.

Я старался оставаться вежливым, хотя внутри все кипело. Апсирт здесь еще никто, а уже желает, чтобы ему оказывали царские почести? И что, здесь так принято? Кажется, рановато пресмыкаться перед правителями, эпоха не та. В Элладе я не был, а вот в Таврии никто не додумывался бы встать на колени перед царем.

Рука у царского зятя потянулась к мечу, висевшему на поясе. Его свита, глянув на вожака, последовала примеру. Ну-ну… Меч у тебя короткий, им с седла рубить неудобно, не дотянешься, а твою руку я перехвачу. И рожа мне зятек, у тебя не нравится. И впрямь, она какая-то масляная. А коли масло, так его и размазать можно, прямо по тутошним камушкам.

Царский зятек, словно подслушал мои мысли и, убрав руку с эфеса, ухватился за бич. Хм… Бич — это уже серьезно. Вот им он меня достанет. И что, он меня собрался лупить, словно корову? А ведь больно будет.

Камушек, на который я смотрел, сам-собой оказался на носке моей сандалии, а потом ловко подпрыгнул, заскочив прямо в мою ладонь. Наивный ты зять. Ты же бичом взмахнуть не успеешь, с седла рухнешь, аки… Аки кто, кстати? Не знаю, не придумал, но это неважно. Рухнешь, как Апсирт, зять царя Аэта. Вас тут человек сорок, а нас поменьше, раза в два, но мы вас разделаем, как Ахиллес черепаху, пусть вы и конные. Будь у вас копья, или дротики, тогда вы еще могли бы с нами потягаться, но не факт.

Апсирт бы точно сейчас скомандовал нападение, но среди его свиты оказался человек чуть постарше и поумнее. Ухватив коня у зятя за повод, сказал:

— Светлейший зять царя, это гости! Негоже хозяевам затевать свару со своими гостями, да еще и прилюдно.

— Ты прав, Коэссий, — нехотя признал зятек. Сплюнув на землю, ударил пятками лошадь и та помчалась. Свита — за ним.

Запустить, что ли, камушком? Но Артемида мягко перехватила мою руку, погладила кулак, сжимавший камень и тот выпал. Права девушка. Булыжник, хоть и оружие пролетариата, но в чужой земле кидаться камнями не стоит. По крайней мере, пока не стоит.

Провожая взглядом спины всадников и конские крупы, я почему-то отметил, что у всадников нет стремян. Не помню, а у амазонок они были, или нет? Надо поспрашивать. Если что — я тут стремена изобрету, с ними гораздо удобнее на коне скакать.

Настроение испорчено и дальше бродить по городу желания не было. Мы с Артемидой решили вернуться обратно. Хотел сказать — домой, на «Арго», но пока наш дом на суше, то просто в гавань.

А около корабля уже собралась небольшая кучка аргонавтов. Вон, Ясон уже проснулся, но выглядит очень помятым. Надо бы распросить, что и как. А покамест народ слушает Гиласа. Паршивец, вроде бы, вместе с нами уходил, но на рынке куда-то исчез. А он, оказывается, занимался делом — собирал слухи и сплетни.Собрал, а теперь делится с товарищами.

Надо послушать.

— А когда колхи подошли к берегам Таврии…

О чем это Гилас вещает? Кажется, в отличие от предыдущих правдивых рассказов, обильно замешанных с вымыслом, парень повествует нечто интересное. Неужели о том, как колхи пытались завоевать Таврию?

— И подошли они под покровом ночи, и кораблей было великое множество, — продолжил Гилас. — И на каждой галере сидело по сто, а то и по двести воинов в медноблещущих панцирях и с железными жалами копий. Хотели колхи подойти тайно, но море вдруг засветилось голубым пламенем и черные галеры стали хорошо заметны. Корабли шли словно по серебру, а брызги из-под весел мерцали, словно звезды на черном небе! И увидели их все киммерийцы, и проснулись. И вышли навстречу воинам царя Аэта и храбро они бились. Но колхов было великое множество, а киммерийцев мало. И решили киммерийцы послать за помощью к царю Таврии, но поздно уже было. Черные корабли все прибывали и прибывали и серебряная вода в море почернела от тех судов. Тогда остались на берегу только мужчины, и решили погибнуть в бою, но не сдаться на милость царя Аэта, а женщин и детей спрятать в пещерах. А женщины решили — что как погибнут мужчины, то бросятся они с отвесных круч, прямо в пучину.

Впервые за много дней, никто не предъявлял парню претензий, не давал затрещин и даже не выбрасывал за борт и Гилас, ошалевший от счастья, вещал:

— Но тут словно тучи закрыли звезды. Обомлели тогда и киммерийцы, и колхи и увидели, что из-за дальних гор летят огромные орлы-грифоны. Стали кружить они над черными галерами, а потом начали бросать на них огромные камни. А как кончились