Песня, призвавшая бурю - Юлия Диппель Страница 30

Кто-то хватает за горло. Железо.

– Довольно!

…нет… я не хочу… мутный туман… Пусть она увидит… какая она красивая… и она принадлежит мне…

– Оставь девушку.

…я не хочу… она должна увидеть… таково было ее желание… Но он повелевает тенями… я должен подчиниться… Я только хочу показать ей… Фигуры в тумане… Приходят… Уходят… Кровь… кровь… моя кровь… Никто не посмеет его ослушаться…

Тишина.

И я упала.

Я упала, и тьма поглотила меня.

Куда смотрел ткач

Оранжево-золотистый свет бил прямо в глаза. Я открыла их и уставилась на пламя за решеткой маленького камина. Лицо обдавало жаром. Не успела я даже удивиться, как огни качнулись и начали прочерчивать полосы в тенях. Все поплыло: комната, моя голова, мой желудок. Меня затошнило. Я быстро снова закрыла глаза и попыталась дышать ровнее. Как же кружилась голова… Что случилось? Я понимала, что нахожусь дома. Вот оно, кресло. Но почему? Разве я не умерла? Я ведь должна была быть мертва.

– Все закончилось, – услышала я темный и мягкий, точно черный бархат, голос. – Попытайся вспомнить, кто ты есть. Это поможет.

Это был голос смерти? Наверное, так. Не могла же я остаться в живых после… Я столько крови потеряла. С другой стороны, сейчас у меня болели все мышцы, голова готова была в любую минуту взорваться, и чувствовала я себя так плохо, что меня вот-вот могло вырвать. Оно и к лучшему было бы. Но раз я чувствую, значит, жива.

Послышался вздох. Кто-то со скрежетом пододвинул ближе стул.

– Расскажи о своей матери.

Моей матери?! Я тихо застонала. Почему смерть расспрашивала меня о матери?!

– Она… умерла.

– На войне или во время гонений?

– Во время штурма дворца. Через две луны после моего рождения.

Слова слетели с губ машинально, и я в смятении моргнула. Я знала, что это было правдой, но ничего не помнила. В мозгу была сплошная каша. Каша… О небо, и снова тошнота к горлу подкатила.

– Кто же тогда научил тебя пользоваться этим даром?

– Никто, – прохрипела я. Да что за вопросы такие? И откуда я знала этот голос? Я никогда его раньше не слышала, и все же он действовал мне на нервы целый вечер.

Тихий смех смешался со скрипом деревянных половиц.

– Понимаю. Ты, видно, случайно зачаровала пригожего крестьянского паренька и таким образом выяснила, что умеешь…

Во мне вспыхнуло упрямство. Потому что тон этого голоса мне очень не понравился. Потому что меня раздражала эта насмешка в нем. Потому что в глубине души я знала, что мой собеседник прав. Только вот все было совсем не так, как он себе это представлял.

– Этот крестьянский паренек был моим единственным другом, – начала я. – Нам было двенадцать зим, когда он поджег наш дом. В огне погибла моя мачеха. А парня за это повесили. Последнее, что он сказал, прежде чем из-под ног у него выбили ящик, было мое имя.

Я помнила его лицо. Помнила чувство вины, следовавшее за мной с тех пор точно тень. Но имя на его губах. Имя…

Имя…

Его я вспомнить не могла.

– Нелегкий способ узнать правду.

– Ничего я не узнавала, мне было двенадцать, – сердито бросила я. – Просто знала, что это произошло из-за меня. Поэтому сбежала.

Раздраженная, я высвободила из-под наваленной на меня одежды руку и потерла лоб. Почему-то я не могла избавиться от ощущения, что обо всем этом мне нужно молчать. Любой ценой сохранить в тайне эту страшную правду. От этого зависела моя жизнь. Нужно было молчать. Но зачем? Я ведь уже умерла… Тем не менее воспоминания мне действительно помогали, и мне уже не было так плохо. В точности как и обещала смерть.

– Тогда как ты узнала о своем даре?

Ответ вырвался так же внезапно и невольно, как и нахлынувшая ярость. Пугающе знакомое чувство…

– Узнала от лесничихи. Она коллекционировала кидхов, и я стала частью ее коллекции.

– Она держала тебя в плену?!

– Две зимы. А потом мне удалось сбежать.

– Как?

– Неожиданный визит сборщика налогов. Он обыскал каждый закоулок в доме. Заглянул и в подвал. При этом он был не так осторожен, как лесничиха, затыкавшая себе уши воском.

– Это он тебя укусил?

Я недоуменно нахмурилась. Откуда смерти об этом известно? Я же никому об этом не рассказывала. Кроме…

Кроме…

Там что-то было, но я не могла понять что.

– Ты убила его?

– Нет, лесничиха вернулась, пристукнула его, и в этой суматохе я сбежала, – услышала я свой голос, будто он принадлежал кому-то другому. Я не прекращала попыток понять, что происходит, отчаянно цепляясь за обрывки отдельных воспоминаний. Губы, похоже, знали гораздо больше, чем разум.

– И тогда ты вернулась к отцу?

– Он переехал. Мне потребовалось двадцать зим, чтобы найти его. Его и мою сводную сестру. Они хотели, чтобы я осталась жить у них, но…

Стыд заставил меня умолкнуть. Но чего я стыдилась?

– Ты боялась навредить им?

Да, так и было.

– Я навещала их время от времени. Охотилась вместо отца, когда он уже стал слишком стар, чтобы самому ходить в лес. Помогала с продуктами. Потом сестра вышла замуж. Я стала приходить к ним не так часто.

– Почему?

– Да муженек у нее был полным придурком. Никогда мне не нравился. Назойливый такой парень – хотя я никогда его не зачаровывала. Это все кровь онидов…

Тут я запнулась. Кровь онидов?! Онидов ведь больше не осталось. Но…

Смерть неодобрительно фыркнула.

– Хватит уже извиняться за то, что другие сволочи. А кровь онидов, конечно, притягивает взгляды людей, но в отличие от песни не побуждает их к действиям.

Песня?.. Моя песня?

– И поверь мне, как тому, на кого твоя кровь не оказывает никакого влияния, – ты сама по себе очень красивая женщина.

Окончательно сбитая с толку, я резко раскрыла глаза и увидела, что рядом сидит вовсе не смерть, а мужчина с невероятно привлекательной улыбкой и забранными назад волосами, темными, как его голос.

И тут я вспомнила. Все вспомнила. Метель. Ночлежка. Вакары. Мастерская. Ткач. Арезандер, который требовал, чтобы я зачаровала своей песнью призрака.

К щекам прилила кровь, и причин для этого было столько, что я не могла выбрать худшую: была ли это потеря контроля, сделавшая меня зависимой от чужой помощи, тот факт, что я только что выболтала кучу интимных подробностей о своей жизни, или мое безрассудство – ведь я, пусть даже на долю мгновения, перестала считать Арезандера врагом, которым он, строго говоря, был.

– Подумать только, – пробормотал он, усмехаясь. – Кто бы мог подумать, что ты так восприимчива к комплиментам.

Его самодовольная улыбка начала двоиться. Нет, какое там – она троилась. Несколько разных изображений Сира медленно накладывались друг на друга, и снова комната начала вращаться. Я застонала и закрыла лицо рукой. Нет, мне не было больно, но клянусь черными пальцами Нхимы, смерть была бы