Виктория Угрюмова - Белый Паяц Страница 32

Их было четверо. Один – высокий господин лет сорока в одеждах классического хоттогайтского кроя алых и голубых цветов, коротком голубом плаще, отороченном серебристым мехом, – выделялся среди прочих военной выправкой. Его левая рука покоилась на рукояти меча, который даже самый непривередливый критик при всем желании не смог бы назвать парадным. Тяжелый клинок с простой черной гардой резко контрастировал с остальным нарядом и драгоценными украшениями, но это обстоятельство нисколько не смущало господина.

Его высокий лоб прорезали две вертикальные морщины, начинавшиеся у переносицы, и косой белый шрам, тонкой ниточкой протянувшийся от мочки правого уха к левому виску, пересекая бровь и неровно сросшееся веко. Он острым взглядом окидывал тронный зал, как поле боя, и его карие глаза постоянно сохраняли серьезное и внимательное выражение. Густые русые волосы были уложены в сложную прическу, выдававшую в нем военачальника высокого ранга, в правом ухе болталась тяжелая бриллиантовая капля серьги.

Второй собеседник, ниже его на голову, смуглый, с немигающими раскосыми глазами василиска и смоляными волосами, собранными на макушке в пучок, перебирал тонкими пальцами камни на дорогом ожерелье, которое украшало его шею. Вызывающе яркий наряд ослепительно желтого цвета с черными вставками и узорами делал его похожим на хищную осу-наездника. Он кривил тонкогубый рот в подобии улыбки, но она выходила насмешливой и ироничной. Глядя на его неподвижное, тонкой лепки лицо, лишенное морщин, трудно было сказать, сколько ему лет – с равной вероятностью могло быть и тридцать, и полвека.

Третий явно не вписывался в компанию, и сторонний наблюдатель имел полное право с удивлением спросить, что он тут делает. Его одежда и высокие, по колено, сапоги густого вишневого цвета отличались необычайной простотой. Единственным украшением служили кожаный пояс изящного плетения да тяжелые бронзовые наручи, испещренные рунами. Он был молод, лет двадцати шести – двадцати семи, с волчьими чертами – острыми ушами, прижатыми к вытянутому узкому черепу, короткими пегими волосами, выдающимися надбровными дугами и бледно-серыми глазами, в которых сейчас отражалась только усталость. Однако он производил приятное впечатление, и многие дамы в этом зале охотно излили бы свои настоящие и вымышленные печали на его широкой, почти бочкообразной груди, поплакали бы в могучее плечо и укрылись бы в объятиях сильных рук с широкими веснушчатыми кистями.

Последний держался скромнее всех. Стройный, изящный, с ухоженными руками и тщательно причесанной маленькой бородкой. Черные живые глаза его светились любопытством. Он мало говорил, скупо жестикулировал, а все больше слушал, но все же именно к нему было приковано внимание трех остальных собеседников. Его наряд мог поспорить простотой даже с кожаным облачением Керберона, но все равно этот человек нигде не мог бы укрыться от любопытных взглядов, смешаться с толпой или остаться в одиночестве, ибо это его аристократический тонкий профиль был отчеканен на всех золотых и серебряных монетах.

То были полемарх Охриды, генерал Гаспар Де Геррен; начальник Сумеречной канцелярии королевства, знаменитый чегодаец Гус Хиттинг; правая рука великого магистра, рукуйен Риардон Хорн; и его величество король Могадор Первый эт Альгаррода.

Падре Берголомо приблизился к ним, благословил троих царедворцев и поклонился королю.

– Ваше величество, господа, примите мои поздравления. И разрешите пожелать вам в этот прекрасный и радостный день…

– Оставьте церемонии, друг мой, – попросил его Могадор, известный своей простотой и прямотой в обращении с подданными. – Вы отлично знаете, что настроение у нас всех отнюдь не праздничное. И если я не стал отменять сегодняшний прием, то исключительно из тех соображений, чтобы не посеять ненужные слухи и не устроить панику в стране. Не мне вам рассказывать, как быстро все, что происходит во дворце, становится известно в самой глухой провинции. А мой добрый народ с радостью ухватится за ничтожнейшую сплетню…

– А все же – праздник ни в чем не виноват, – с сожалением заметил Берголомо. – Мы никому не поможем тем, что будем печальны и серьезны в радостный канун нового года. Оставим все плохое в году уходящем, и, может, Пантократор дарует нам помимо тяжких испытаний еще и удачу.

– Ваши бы слова да ему в уши, – с чувством произнес генерал. – Что ж, последую вашему совету.

И, подозвав слугу, терпеливо ожидающего в отдалении, он взял себе кубок с красным тагастийским вином.

– С праздником!

– А вы скажите своему Керберону, чтобы принес вам ваши лакомства, падре, – предложил король. – И прошу садиться, господа. Разговор у нас предстоит долгий и обстоятельный.

– Вы очень добры, ваше величество, – склонил голову растроганный логофет.

– Увы, я не столько добр, сколько корыстен, – признался Могадор. – Когда вы наслаждаетесь воздушным кремом, вы становитесь менее подозрительны, и мне порой удается обмануть вашу бдительность. – Он с тоской обвел тронный зал взглядом, словно собирался его перестроить, и приступить немедленно. – Разумеется, я предпочел бы приватную обстановку моего кабинета, а не зал, полный людей, но зиккенгенцы что-то почуяли и так и ходят кругами, как падальщики, так и выжидают…

– Чего?

– Чего угодно. Любого незначительного повода. Им только дай волю, и они с восторгом спилят сук, на котором сидят…

– При условии, что он свалится на нашу голову, – вставил Де Геррен.

– А мне нравится, что о наиважнейших вещах мы станем говорить здесь, – сказал мавайен.

– Вы шутите?

– Нисколько. В кабинете нас легко подслушать и трудно этому воспрепятствовать. А в таком людном месте, где, к тому же шум, музыка и танцы, не так-то просто узнать, о чем мы беседуем. Для этого нужно подойти к нам вплотную, но ведь мы не допустим сюда чужих.

Они расселись у круглого дубового стола, инкрустированного золотом и черепашьими панцирями, – одного из немногих предметов, оставшихся в зале еще со времен Печального короля. Великий магистр отправил слуг на середину зала, к гостям, а еду и напитки подали уже его рыцари.

– Прошу обратить внимание, – с гордостью произнес он. – Сплошные магнусы и ордофанги, ни одного младшего рыцаря. Нам повязывают салфетки люди, на счету у каждого из которых не менее десятка убитых демонов и Псов Абарбанеля, я уж не говорю о нечисти помельче. А как ловко они сервируют стол!

– Я польщен, – пробурчал чегодаец. – Надеюсь, сегодня вы порадуете нас не только этим хороводом любви.

– Он весь вечер такой, – шепнул на ухо своему магистру рукуйен Хорн. – Злой, как тысяча марбасов.