Юрий Бурносов - Армагеддон. Крушение Америки Страница 33

А в Атику я, похоже, все-таки влюбился. Нашел же время, ничего не скажешь. Со стороны, наверно, виднее, надо у Джея спросить. Хотя на смех же поднимет, гангстер доморощенный. Или полезные советы начнет давать, издеваться.

Может, все ей сказать? Набраться смелости и выложить, а там будь что будет… Да ну, не сумею же. Я и на пресс-конференциях тех же двух слов связать не мог, терялся, а тут надо говорить о таких важных вещах. Не письмо же ей писать, как Онегин Татьяне…

Когда я вообще последний раз влюблялся? В школе, по-моему, в десятом классе? В Ирку Свиридову, рыженькая такая, конопатая… Потом и времени не было с этим хоккеем, тренировками, даже дед все подкалывал: «Смотри, внучек, заиграешься с клюшкой, забудешь, зачем своя собственная клюшка надобна». Не забыл, конечно, но и ничего серьезного не случилось. Нет, девушки-то были, как без девушек. И в России, и в Штатах. На день, на два. Но чтобы по-настоящему, чтобы хотелось бежать навстречу, чтобы считать часы и минуты – не было такого. А тут посмотрит своими глазищами – и дрожь пробирает, ноги ватные делаются. Может, колдовство? Мало ли что там у них в Египте придумали.

Ладно, как говорится, «будем посмотреть». Если влюбился – значит, влюбился. А нет – само отвалится. В любом случае вопрос как-то разрешится, раз уж мы вместе и надолго.

А пока жить надо. Жить. А там и с любовью разберемся.

Глава восьмая

Уотерхоул

«Развалины зданий и кварталы домов

больше всех живых городов на земле»

Невада, Соединенные Штаты, март 2014 года

Атика допила кофе и поставила чашку на полку, не ополаскивая – с водой опять было плохо. Скважина то выдавала наверх тройную норму, то практически иссякала. Доктор Салазар сказала, что есть какие-то проблемы с подземной рекой, и весь городок боялся, что вода исчезнет. Исчезновение воды означало бы, что надо искать новое место для жилья, а найти его крайне нелегко.

– Расти… – тихонько позвала девушка, наклонившись над постелью. Она давно уже звала Ростислава на американский манер, хотя имя Расти происходило изначально вовсе не от Ростислава.

Шибанов спал, неуклюже закрывшись руками от солнечного света, как делают обычно дети и кошки.

– Расти… – чуть громче позвала Атика и поцеловала его в висок.

Шибанов встряхнул головой и открыл глаза.

– Ты просил разбудить тебя в семь, – напомнила Атика. – Я дала тебе пятнадцать минут сверх нормы. Вставай, кофе готов!

– Я же просил в семь, – деланно проворчал Ростислав, выбираясь из-под одеяла. – Или у вас в Египте принято не слушаться мужей?

– А у вас в России принято бить мужей скалкой, – засмеялась Атика. – Я помню, ты сам рассказывал мне анекдот, где муж поздно возвращается домой.

– У тебя и скалки-то нет, а туда же, – расхохотался и Ростислав. Он принялся умываться над пластиковым ведерком, стараясь не расплескивать воду мимо – после умывания ее можно было использовать для других целей.

Атика смотрела на сильное тело мужа, на перекатывающиеся под светлой кожей мускулы, на пулевой шрам, полученный при давнем нападении рейдеров, на след от самодельной пики безумца, оставшийся после набега в Рино за лекарствами… Это был совсем не тот Расти, которого Атика встретила в поместье Неверлэнд. Тот остался где-то там, на дорогах южной Невады, в брошенном на обочине «виннебаго», изношенный двигатель которого в один прекрасный день все же пришел в негодность.

Больше года они скитались по Закрытой Территории. За год можно забыть многое. Атика забыла, что такое съемки для журналов и портфолио, забыла щелканье фотокамер, ехидные вопросы на пресс-конференциях и похабные предложения голливудских кинопродюсеров в обмен на роль в очередной картине. Она забыла платья от Балансиага и туфли от Маноло Бланик, хотя при желании могла бы иметь их даже больше, чем раньше. Но сейчас ценились не туфли на шпильках, а удобные и прочные ботинки. Не воздушные полупрозрачные платья, а грубые джинсы и рубашки, а порой и бронежилеты.

И она влюбилась в Ростислава.

Точнее, это Ростислав влюбился в нее… В первый раз у них все случилось как раз в «виннебаго», когда дом на колесах стоял, спрятанный в небольшой горной лощине и заваленный ветвями для маскировки. Профессор Джей-Ти бродил снаружи, отбывая свои два часа дежурства, а Мидори мирно спала в отсеке над водительской кабиной.

Атика с наслаждением сбросила ботинки, подвигала пальцами ног.

– Ты не возражаешь, если я не стану надевать пижаму? Жарко… – светским тоном спросила Атика.

Ростислав хмыкнул. Пижамы и пеньюары – это были какие-то давно забытые слова из прошлой жизни. Атика стащила с себя джинсы и расстегнула рубаху. Ростислав украдкой поглядывал на нее, в ожидании, когда она ляжет, укутавшись в простыню и уткнувшись носом в стенку. Ему нравилась ее совершенная фигура, которая за эти месяцы утратила рафинированную томность модели и налилась упругой силой. Если поначалу ему хотелось только оберегать и защищать Атику, то теперь он чувствовал нечто иное. Атика заметила, что Ростислав за ней наблюдает, сбросила рубаху, оставшись в одних трусиках, и демонстративно потянулась. Ростислав нахмурился и отвернулся. Она явно дразнила его, наверняка догадывалась, что нравится ему. Да и как она могла не нравиться?

– А у тебя разноцветные глаза, – неожиданно сказала Атика. – Раньше я не замечала… Как такое может быть?!

– Я ношу линзы. Вернее, носил… У старых вышел срок, а новые взять негде.

– Ты плохо видишь?

– Нет, вижу я хорошо, просто не люблю привлекать к себе лишнее внимание, вот и носил обычные зеленые без диоптрий. Мне и так хватало забот с папарацци и прочей газетной шантрапой. Да и стеснялся, если честно… В детстве дразнили…

Атика сочувственно улыбнулась и сказала:

– У моей бабушки тоже были глаза разного цвета…

И снова потянулась, еще более демонстративно, чем в первый раз.

Ростислав поднялся с колченогого складного стульчика и неловко стукнулся головой о полку. Чертов дом на колесах всем был хорош, кроме тесноты.

Атика захихикала.

– Ничего смешного, – буркнул Ростислав и тоже начал раздеваться. В другое время он бы взял плед, да завалился спать на полу прямо в одежде. Но в тот день было особенно жарко, Ростислав сварился бы в своей амуниции. Да и на диванчике все же помягче будет. А отдохнуть надо как следует – так уговаривал себя Ростислав, повернувшись спиной к Атике и снимая штаны.

Атика лежала на спине, закинув руки за голову. Она так и не укрылась простыней.

Атика думала о том, что можно постараться растянуть этот миг блаженства, когда все так зыбко, неизвестно, но замешано на коктейле взаимного интереса. Краткий миг наслаждения тем, что можно не переступить грань. Волнующее чувство – это не просто дружеский интерес, а нечто более интимное. Можно оставить как есть, и этот интерес тихо угаснет. Можно подогреть его намеками и провокационными фразами и увести в стремительно развивающуюся страсть. А можно рассудительно оставить на уровне крепких дружеских отношений и взаимопонимания. Атика никак не могла решить – чего же ей хочется больше. Она привыкла, что Ростислав – друг. Такой надежный и сильный. Но в то же время она чувствовала, что их дружба вот-вот перейдет в другое качество. И тогда неизвестно – что будет.