Король Аттолии - Меган Уэйлин Тернер Страница 33

на королеве. Это принесло бы дому Эрондитесов столько благ! Но Дит потерпел неудачу, на королеве женился я. Бедный никчемный Дит. А теперь отец потеряет вас обоих. Он, конечно, мог бы избавиться от вашей матери, жениться еще раз и произвести на свет нового наследника, но ему не нужен младенец, ему нужен взрослый наследник, который способен постоять за себя и при необходимости защитить отца.

– У вас нет никаких улик против Дита. И я вам их не дам.

– А моим баронам могут не понравиться улики, вырванные у тебя с криками? – спросил король.

– Я отзову свое признание. Стану отрицать, что делал его.

– Разумно. Но и у меня найдутся доводы. Передо мной стоят сыновья и племянники других баронов, и всем им грозит изгнание за проступки, которые даже наименее щепетильным баронам покажутся совершенно недопустимыми. И по иронии судьбы в это малоприятное положение их вверг не кто иной, как ты. – Он взмахом указал на лакеев. – Как ты думаешь, Седжанус, станут они лгать и выгораживать тебя? Может, меня они и не любят, зато тебя теперь ненавидят. А их семьи ненавидят твоего отца. Он проложил себе дорогу к власти подкупом, сделками и шантажом, но чаще всего шантажом. Ни один барон не рискнет выступить против него, но если подвернется случай сбросить его, самому ничем не рискуя, то за этот случай ухватятся все баронские дома.

– И все равно я не дам вам улик против Дита. Таких, за что его можно казнить.

– А мне и не надо казнить его, Седжанус. Достаточно выгнать его за то, что позорит трон. Для этого у меня предостаточно улик.

Эта дурацкая песенка, подумал Костис.

Седжанус тщательно обдумал его слова и, словно марионетка, у которой перерезали нити, или словно рушащийся храм, упал на колени перед королем, да так сильно, что зубы, должно быть, клацнули.

– Он не сможет прокормиться, – сказал Седжанус.

Король не стал спорить:

– У него нет денег. Отец много лет не давал ему ни гроша. Он жил на милостыню от королевы и тратил все до последней монетки. Через месяц он будет попрошайничать на улицах где-нибудь на Полуострове, через два – рыться в грязи, выискивая корку хлеба, а через год протянет ноги. С другой стороны, если ты отзовешь свое признание, я вытяну из него новое, и после этого его четвертуют. Решай, что лучше. В конце концов он сможет заработать на жизнь, торгуя на Полуострове своими уличными песенками.

Седжанус схватился за голову.

– Твой отец не станет его поддерживать, – продолжал наносить удары король. – Что толку в наследнике, который попал в изгнание и не смог избавить семью от позора? Отец мгновенно лишит его своей милости и назначит другого преемника. Но… если человек оставляет наследство не своему потомку, а кому-то постороннему, то на это требуется получить разрешение престола. То есть мое.

Седжанус закрыл лицо ладонями.

– Еще не закончится этот день, как все твои дальние и близкие родственники, дядья, все незаконнорожденные отпрыски передерутся. Каждый из них пожелает стать следующим бароном Эрондитесом, каждый постарается вонзить своим соперникам нож в спину. Назначить наследника может только твой отец, поэтому все они станут искать его милости. А одобрить его выбор должен я, поэтому они станут искать моей милости. Если мы не придем к согласию и твой отец отойдет в мир иной, не оставив наследника, все имущество отойдет престолу. И тогда наследника выберу я.

С приподнятой кровати король сверху вниз посмотрел на Седжануса.

– Дом Эрондитесов падет, – пообещал он.

Все слышали громкое дыхание Седжануса, приглушенное аккуратными ухоженными руками.

– Ваше величество. – Он опустил ладони, но так и не поднял глаз. Сосредоточенно смотрел в пол, словно ему осталось сказать только эти, последние слова и он намеревался произнести их хорошо. – Мой брат служил королеве верой и правдой. И вам мог бы так же служить. Он всегда был честен. Прошу вас. Пусть ваша месть падет на меня, я ее заслужил. Но не на мой дом и не на моего брата. Я готов признаться в любых преступлениях, в каких скажете, и понесу любое наказание. – Он облизал губы. – Умоляю.

– Это не месть, Седжанус, – произнес король в своей новой ипостаси. – Я не стану обрушивать весь дом ради гибели одного человека. Но погублю одного человека, чтобы обрушить весь дом. Твой брат отправится в изгнание, твой дом падет не потому, что я так уж сильно ненавижу тебя, а потому что у дома Эрондитесов больше земли и людей, чем у любых других четверых баронов, вместе взятых, и он много раз доказывал, что представляет опасность. Само его существование – это угроза для престола. Поэтому дому не быть, – повторил он.

Он дал Седжанусу время вдуматься, поискать пути к отступлению, но их не было. Сын барона бросил взгляд на остальных лакеев. Но он уже не имел прежней власти над ними. Даже если он отзовет свое признание, это не поможет. Ведь он сделал его перед лицом множества свидетелей. Все они были младшими сыновьями и племянниками влиятельных баронов и непременно перескажут услышанное своим отцам и дядьям. Совет баронов не поддержит человека, который признался в покушении на убийство короля. У его отца слишком много врагов, которые порадуются падению дома. Надежды не было, и в его руках лежала только судьба Дита.

– Я не стану отзывать признание, – сказал Седжанус. – Я дам вам любые улики, не стану только свидетельствовать против Дита, если вы вместо казни отправите его в изгнание.

– Благодарю, – сказал король.

Седжанус наконец поднял глаза. Потом натянуто пожал плечами, словно проиграл пари на бегах или в кости. Он принял сокрушительное поражение со всем достоинством, какое у него осталось, и этим располагал к себе гораздо больше, чем в прошлом. Костис ему даже посочувствовал.

Седжанус отсалютовал королю.

– Базилевс, – произнес он. Этим давним титулом именовали прославленных властителей древнего мира.

Потом он бросил взгляд через плечо, словно подзывая гвардейцев, стоявших в дверях. Они подошли, подняли его на ноги, и он покинул комнату, не сказав больше ни единого слова.

* * *

После его ухода наступила тишина. Лакеи переглянулись, но никто не рискнул заговорить. Вошла королева, опустилась в кресло. Король, морщась, откинулся назад и облокотился на подголовник.

С королевой пришли две служанки – Хлоя и Иоланта. Королевские лакеи, все, кроме Седжануса, остались, и Костис тоже. Он, не зная, куда деваться, до сих пор стоял возле низенького кресла. В комнате было полно народу.

– Девяносто восемь дней. – Королева сложила руки на коленях. – Ты говорил, на это понадобится шесть месяцев.

Эвгенидес потеребил узелок на одеяле.

– Люблю брать с запасом. Когда получается.

– Я тебе не верю, – с утонченной улыбкой произнесла королева.

– Теперь ты лучше знаешь, – улыбнулся в ответ король. Они словно не замечали никого вокруг.

Королева повернула голову и прислушалась. Из кордегардии доносились крики. Костис напрягся. Положил руку на пояс, туда, где обычно висел меч.

– Это, наверное, Дит, – сказал король. – Должно быть, ждал где-то в наружных комнатах. Поговорю-ка с ним.

Королева встала, скрылась за вышитой ширмой у камина. Ее служанки удалились. Лакеи короля остались, пытаясь осмыслить только что услышанную новость о том, что их беспомощный никчемный король обещал королеве уничтожить дом Эрондитесов за шесть месяцев и справился за девяносто восемь дней.

* * *

Двое гвардейцев ввели Дита. Он был столь же бледен, как и его брат, только что вышедший отсюда. Он тоже упал на колени возле кровати короля, но не опустил глаза в пол, а, наоборот, вгляделся в лицо короля, ища ответы.

– Я тебя предупреждал, – ровным голосом сказал король.

– Да, ваше величество.

– И просил тебя предупредить брата.

– Знаю, ваше величество. Я его предупредил. И хотя я не поверил вашим словам, но все же скажите: почему мой брат пытался вас отравить?

– Он и не пытался, – ответил король и в ответ на изумленный взгляд Дита пояснил: – Он признался, чтобы выгородить тебя. Думал, что квиналума в летиум подсыпал ты.

– Я этого не делал! – запротестовал Дит.

– Знаю, – ответил король. – Это сделал я.

– Почему? – растерялся Дит. – Зачем?

– Разумеется, я эту гадость не пил, – заявил король. – Дит, кошмары приходят ко мне и без всякого квиналума. Их посылают боги, чтобы пробудить во мне смирение.

В нем сейчас не было ни намека на смирение, и Костис, когда-то желавший, чтобы король выглядел как подобает королю, видел, что его желание сбылось. Однако результат не внушал спокойствия.

– Значит, мой брат не виновен ни в каких преступлениях?

– Очень даже виновен, Дит. Только не в том, в котором признался. Он виновен в том, что хитростью, лестью и угрозами втянул всех до одного моих лакеев в преступное и недостойное поведение. – Он окинул