Избушка на костях - Ксения Власова Страница 33

Яга широкими шагами удалялась с тропы в сторону дремучих кустов. Я поспешила за ней. Пробираясь сквозь чащу, едва не поскользнулась на влажных, покрытых изумрудным мхом камнях. Где-то здесь и правда есть источник.

– Со всеми бывает, – не оборачиваясь, легко согласилась Яга. Из-под ее цветастого платка выпали белые, точно лен, пряди волос. – Только за любую ошибку платить надобно.

Я застыла, будто в стену врезалась. В памяти суетливыми птицами замельтешили недавние воспоминания. Тим тоже на днях рассуждал о неминуемой расплате, настигающей каждого.

– А ты, значит, та, кто плату эту взимает? – мрачно бросила я.

Яга обернулась через плечо. На ее алых, мягких губах притаилась кислая, словно спелый щавель, улыбка:

– Ты теперь тоже.

Я не стала спорить, только упрямо вскинула подбородок. Это мы еще посмотрим! Пусть я ведьма, но жить буду по своим правилам, не чужим. А иначе стоило ли бежать на окраину леса, в избушку на костях?

Потаенными, петляющими, будто давший деру заяц, тропинками мы вышли к заросшему кувшинками болоту. Трава вокруг него искрилась на солнце всеми оттенками зеленого: от темно-бирюзового до салатного. Яркие, сочные краски резали глаз, и ненадолго я прищурилась, привыкая к ним.

Земля под ногами потеряла былую твердость. Лапти кое-где увязали в жиже, но неглубоко. Подле болота, на мшистых кочках, раскинулись заросли кустов. Их нежно-розовые цветы, подобно лиловому облаку, заволокли мрачное низовье, разлив по воздуху дурманящий сладкий аромат.

– Рви, не жалей, – не то попросила, не то приказала Яга. – Он от кашля вернее буквицы поможет.

Она протянула мне нож, и я сжала деревянную ручку, гладкую от многочисленных прикосновений. На темной поверхности чернели полустертые буквы. Их я не прочитала: грамоте меня учил Тим, но не слишком охотно.

Догадка, будто наглый зевака в толпе, толкнула меня и испарилась, оставив после себя горьковатый привкус на кончике языка.

– Чей это нож? – спросила я едва слышно.

Яга искоса на меня посмотрела и снова склонилась к кусту багульника. Ее нежные руки, которые, казалось, не знали тяжелой работы, орудовали споро и быстро. Розовых цветов в лукошке заметно прибавилось. Шелковистые лепестки, точно шапки снега, покоились на дне плетеной корзины.

– Матушки твоей, – неохотно ответила Яга. – Она мне отдала в свое время, ну а я теперь его тебе возвращаю.

– Расскажи о ней, – с мольбой попросила я. – Все, что помнишь!

Спина Яги дернулась, застыла на миг, а затем снова склонилась к кусту багульника. Дорогое платье почти полностью поглотило сиреневое облако цветов.

– Добра она была, – донесся до меня тихий голос Яги. То ли кусты его приглушили, то ли хозяйкой внезапно слабость овладела. – Добрее, чем я. Умела не просто влачить дни, а жить их – каждый час, миг. Смелая была, смелее многих. Ты на нее похожа.

У меня перехватило дыхание, и я с трудом выдавила, впиваясь ногтями в ладонь:

– Правда?

– А то. Вместе с тем ты совсем иная. Не ее ты отражение, пусть даже и покрытое рябью.

Я опустила глаза и незаметно утерла выступившие слезы. Сердце при упоминании матушки заныло, будто в него всадили нож. Тот самый, что я сжимала в руках. Все то, что я так долго таила от себя и от других, прорвалось наружу, будто сломалась плотина.

– Я так скучаю по ней… – прошептала я, позволив слезам прокатиться по щекам, упасть на губы и сорваться с подбородка. – Так часто думаю, что бы она сказала или сделала, будь рядом.

Яга выпрямилась и обернулась. Ее обычно спокойные, как замерзшая река, глаза влажно поблескивали.

– И я, милая, и я…

Протянулся миг длиною в маленькую жизнь, а затем Яга неуверенно распахнула объятия, а я шагнула в них. Уронив голову на ее плечо, завыла, как раненый зверь. Багульник облепил нас, укутав от чужих глаз сиреневым покрывалом.

– Это тоже пройдет, – тихо приговаривала Яга, ласково поглаживая меня по спине, будто мать свое дитя. – Время лучше любого лекаря. Такие раны затягивает, что диву даешься!

– Здесь, в избушке, они как будто только больше становятся!

– Знаю, милая, знаю. И ведь что любопытно?

Я чуть отстранилась от Яги, утерла хлюпающий нос рукавом и глупо спросила:

– Что?

Она мягко улыбнулась, но словно не мне. Взгляд ее был обращен глубоко внутрь себя. Кончики ушей, выглядывающие из-под съехавшего платка, чуть дернулись, точно прислушиваясь к чему-то.

– Что тебя, будто бычка на веревочке, привели сюда. Дар твой, тот, что принадлежал ей, притянул тебя к избушке. Зачем?

Я растерянно воззрилась на задумавшуюся Ягу. Мысли суматошным хороводом закружили разум. Перед помутневшими от слез глазами тоже все поплыло, я искала ответ с отчаянием заплутавшего путника, жаждущего обрести ночлег, но не находила.

В этот миг подле нас с Ягой поднялся ветер. Он бросил в лицо горсточку серой костяной пыли и полуистлевшие листья вместе с яркими желтыми цветами. Мать-и-мачеха!

– Но ведь она давно отцвела, – растерянно пробормотала я, смело хватая один из солнечных цветов. Тот легко лег мне в руку, будто того и хотел. – Откуда она здесь?

Я неуверенно взглянула на Ягу. Неужто она ворожит?

– От матушки твоей, – охрипшим голосом проговорила Яга и тоже раскрыла ладонь, куда приземлился другой цветок. – От нее, родимой.

На наших глазах желтые цветы и коричневые листья принялись сплетаться между собой, пока не образовали венок, которым девушки украшают свои макушки на гаданиях и праздниках. Венок связал нас с Ягой крепче толстой веревки. Мы оказались в середине цветочного круга. Изумление в глазах Яги плескалось так отчетливо, что казалось, его можно было черпаком вычерпывать.

– Не может быть… – пробормотала она и крикнула куда-то за мое плечо, обращаясь к вековым соснам: – Ты для этого ее сюда привела?

Резкий порыв ветра задрал подол сарафана и взметнул новую волну костяной пыли, полетевшей в лицо. Я ненадолго зажмурилась, отчаянно мотая головой. Коса хлестнула по губам, но закрыть мне рот было непросто.

– Что это значит? – растерянно пробормотала я. – У кого ты спрашиваешь?

Яга медленно перевела на меня затуманенный взор. На дне льдистых глаз отражались чужие образы прошлого – не моего, ее прошлого. В холодной синеве промелькнули белокурая девчушка, резной трон, штормовая волна и деревянный оберег на цепочке. Яга моргнула, будто захлопнула ларчик с воспоминаниями давних лет, и все исчезло, как навеянный морок.

– Будь по-твоему, – твердо сказала Яга, по-прежнему глядя мимо меня. – Сделаю, как просишь.

– Что сделаешь? – настойчиво переспросила я. – Что?

Яга будто впервые за долгое время увидела меня. Взглянула устало, с легким удивлением, точно и позабыла, что не одна.

– Рано пока об этом, – хрипло ответила она, медленно выпуская цветочный венец из подрагивающих рук. – Настанет час, ты и сама все поймешь.

Ветер стих так же внезапно, как и поднялся. Костяная пыль серой кучкой осела под ногами. На нее, будто погребальный венок на могилку, неспешно опустились цветы мать-и-мачехи.

Из леса мы вернулись уже ближе к полудню и с полными лукошками трав. Тот разговор зудящей занозой впился в память, и даже много лет спустя я помнила его до последнего словечка.

Яга и тут не солгала. Суть происходящего открылась мне позже. Тогда, когда последняя отмеренная мне песчинка времени выскользнула из стеклянных часов вечности и упала на ладони Доли и Недоли.

За окном сгущались сумерки. Теплая ночь медленно опускалась на землю, кутая в сизые тени двор, обнесенный костяным частоколом. Лес за забором постепенно размывался, превращался в одно цветовое пятно, и лишь дряхлый курятник, низенькая банька и мрачный деревянный колодец сохранили четкие очертания. В закатном небе золотисто-алые тона окончательно уступили место чернильной синеве, и прячущаяся до этого мига под кроватью нечисть снова заскреблась, как забытая в подполе кошка. Не оборачиваясь, я знала, что ко мне уже тянется когтистая рука с узловатыми пальцами, жаждет схватить за горло и залепить рот вязкой тьмой. Раздумывать времени больше не было. Подобрав юбку сарафана, я ласточкой нырнула в распахнутые ставни и кубарем приземлилась на утоптанную курами траву. А там дала деру так, что пятки засверкали.

Я устремилась к курятнику с таким пылом, будто верующий – к объятому пламенем святилищу. Тени позади разочарованно взвыли и скалящимся псом помчались следом. Черные лапы с шумом загребали под себя мелкие камешки и песок, который был щедро рассыпан по двору для кур и цыплят. Спрятав руку за спину, я щелкнула пальцами и пустила по траве дорожку зеленого колдовского огня. Землю он не выжег, а вот сотканного из тьмы пса отпугнул. Это