Вдалеке горят огни - Илья Самсонов Страница 36

– И что мне делать?

– Я понятия не имею, Канзан. Но я хочу попробовать тебя подготовить.

– Зачем вам это?

– Во-первых, это безумно интересно. Но это не главная причина. А главную… Я тебе ее даже вот так просто не смогу объяснить, но ты ее очень скоро поймешь.

– Все же хочется более понятного ответа.

– Мои изыскания связаны с ляока. И встреча с первым ляока, который умеет колдовать… Наши предки бы решили, что это какое-то божественное провидение.

Канзан молчит. Этого ответа все еще недостаточно, но Канзан понимает, что для Нариона это подобно разговору с ребенком, которые знает еще слишком мало слов. Даже синонимов и жестов будет мало, чтобы объяснить какие-то явления.

– Канзан, ты знаешь, мне довольно мало известно про Зеленые кварталы. Чем ты вообще там занимался?

– Да… Ничем таким, – Канзан пожимает плечами.

– Мне тоже хочется более понятного ответа. Расскажи про свою семью.

– Но какое это все имеет значение?

– Большое. Мне же интересно.

– Если я не расскажу, то…

– Канзан! – Нарион перебивает его достаточно резко. – Я тебе не приказываю и не угрожаю. Говорить или нет – твой выбор. Я просто спрашиваю. Немного настойчиво? Не без этого. Но все же это просто вопрос. Ты можешь не отвечать. Уверяю тебя, я не обижусь.

Канзан кивает. Это хороший повод, чтобы ничего не говорить и молчать, но…

– Я из самой обычной семьи. Ну, я имею в виду, что наши соседи были не богаче и не беднее. Я младший ребенок, у меня было два старших брата. Мой отец умер, когда я был мелким.

– Что с ним случилось?

– Я не уверен, что помню это правильно. Мой отец был из лихих. Один раз он попался, и ему отрубили руку.

– Отрубили руку? Разве где-то есть такое наказание?

– Я не знаю. Знаю, что ему отрубили руку. Тогда он слетел с катушек. Маме и так было непросто.

Канзан молчит. Нарион его не торопит.

– Я слышал крик. Выбежал из своей комнаты. Отец лежал на полу. Его глаза были в ужасе, он что-то шептал. В его глотке был нож. Он сам держал за рукоять, а затем… Затем он вырвал нож и ударил себя еще раз в глотку.

Канзан помнит, что он ударил себя еще раз. И потом еще. И еще раз, пока в глазах не пропал блеск. Он вытягивает шею, по телу бегут мурашки. Он сглатывает слюну. Воспоминания бледнеют, но разум окрашивает их в даже более ужасающие детали.

– В общем, так он и умер.

– Он убил сам себя. Хотя и довольно, хм, странным способом.

– Да, но… Я не знаю, как это объяснить. В его глазах был ужас. Мне показалось, что он даже сопротивлялся. Движения, они были… я не знаю, как описать.

– Думаешь, что он не хотел себя убивать?

– Ну… Мне так показалось.

Канзан останавливает себя. Утаивает одну деталь, которая сейчас, в воспоминаниях, пугает его даже больше чудовищной и кровавой смерти. Его мать никогда не была сильной. Она была слабой женщиной. Если быть честным с собой, то Ору можно было назвать жалкой. Она часто плакала. Часто болела. И да, она часто получала от отца Канзана, но в ту роковую ночь… Будто Ора сбросила старую кожу.

Ора сидела на полу. Она обняла собственные колени, но испуганный Канзан не видел в ее глазах никакого страха. Ее щеки были влажными, глаза опухшими. Она точно плакала, но Ора смотрела на Канзана немигающим, удивительно жестким взглядом. Затем он слышал голос. Спокойный голос. В нем не было ни горечи, ни сожаления, ни-че-го. Она сказала: «Скажи Наарку, чтобы позвал старейшину».

– То, что ты описываешь, похоже на магию. Ты знаешь, что есть редкие колдуны, которые способны воздействовать на разум или мысли.

– Я мало знаю про магию.

– Есть отдельные, хм, уникальные виды даров. Обычно их обладатели не способны делать то, что могут другие колдуны. Зато, как ты сам понимаешь, у них есть особые возможности. То, что ты описал, похоже на воздействие такого, хм, особого дара.

Канзан слушает и молчит. И в какой-то момент осознание хватает его позвоночник острыми когтями. В голову закрадывается гадкая и страшная мысль. Это. Мог. Сделать. Он. Сам.

– Я не думаю, что это ты.

Нарион говорит неожиданно. Канзан смотрит на него в каком-то ступоре, на который ученый отвечает усмешкой.

– Нет, Кан, я не читаю мысли. Просто у тебя на лице все написано. Но я почти уверен, что ты не мог это совершить, – Нарион показывает пятерню. Загибает первый палец. – Во-первых, судя по твоему рассказу, ты пришел, когда твой отец уже воткнул себе нож в шею. То есть, это началось без тебя.

Он загибает второй палец.

– Во-вторых, как я и сказал, обычно маги с таким даром ограничены в возможностях. Хотя, знаешь, бывает всякое.

– Но что тогда могло произойти?

– А давай сделаем это частью обучения. Это будет, хм, логической задачкой. Ты можешь искать разные теории и предположения, а затем искать факты, опровергающие их. Например, предположение первое – твой отец совершил самоубийство. Почему ты думаешь, что это не так?

В памяти всплывает лицо отца. Канзану он никогда не нравился. И сейчас не хочется даже упоминать о нем в хорошем ключе, но эти воспоминания…

– Я как-то не очень хочу про это говорить.

– О, прости. Меня иногда заносит.

Но Канзан запоминает эти слова. Возможно, ему и правда нужно обдумать произошедшее.

– А ящеров учат в Университете?

– Да, лет, хм, пятнадцать уже, наверное. Поначалу это, конечно, вызвало переполох, но теперь это уже обычное дело. Да и ящеры, знаешь, уже совсем не те, что раньше.

– Не те? О чем вы?

– Многие ящеры, которые только переселились из трущоб, считали себя, хм, подданными Саввары. А сейчас новые поколения уже другие. Большинство даже перенимает илиссианство. Раньше это вообще казалось дикостью.

– Эземир. Это тот стражник, который…

– Да, я помню. У меня хорошая память. Что с Эземиром?

– Он сказал, что ему не нравится, что ящеры в городе.

– Конечно, есть недовольные. Савварийцы от нас все-таки сильно отличаются. Даже алтины, которые похожи на эллинов, не растворились полностью. А мы ведь, по сути, один вид и вместе живем уже столетия. Что уж говорить про совершенно других существ. Но, знаешь… Все меняется в лучшую сторону.

– В лучшую сторону?

– Какое-то время ящеры везде держались этакими анклавами. То есть они кучковались, образовывали такие закрытые группы. А эллины ненавидели ящеров, считали их монстрами. Сейчас такое тоже не редкость, но я все чаще вижу группы, друзей или коллег, которые относятся к разным видам. И это показатель, что мы будто бы движемся к чему-то лучшему.

Канзан потирает собственную руку. Он чувствует, как пальцы больно оттягивают кожу. Воодушевленный тон Нариона и сами его слова вызывают злость. И этот прилив Канзан пытается держать, но все же чувство несправедливости просачивается в виде…

– Вы движетесь.

– Что?

– Вы движетесь. Вы, а не мы.

– Канзан…

– Я жил в трущобах всю жизнь. И ничего там не поменялось за все это время, – Канзан произносит это довольно тихо