150 моих трупов - Нелл Уайт-Смит Страница 38

Судя по самой раздевалке, обычно внутри голема жило до трёх с половиной сотен механоидов. По сотне на смену. Оставляя это место навсегда, покидали помещения они организованно. Мы не заметили следов спешки. Вещи нашлись на своих местах. Почти все герметично упакованы. Мне показалось, что личные службы подготовили эти помещения для следующих смен. Они не пришли. Мы пришли.

Уже сменившись, я оставил груз ненадолго. Держал удалённо. Я проведал Инву. Она склонилась над спящим Сайхмаром. Я не стал вмешиваться в её обследование. Женщина скоро закончила. Набила себе трубку. Постояла над ним ещё. Я ждал в дверях. Она вышла.

Не посмотрела на меня. Но я всё прежде понял по движению кисти, каким она поправила нашему коллеге одеяло. Она всё узнала сама. Она не спросила меня. Сайхмар будет жить.

Минутой позже я вернулся к грузу. Подходило время для начала физической профилактики.

Ещё только подходя к помещению, я заметил, что там кто-то есть. Поскольку некто проник без разрешения, то, прежде чем войти, я попытался на слух восстановить картину его перемещений внутри раздевалки. Однако непрошеный посетитель не двигался. Он сидел. Дышал тяжело, сердечный ритм учащён. Плакал?

Для себя я предположил, что это наш доктор. Тем более явно тучная комплекция неизвестного мне фактически не оставила возможностей для сомнения. Войдя, я понял, что не ошибся.

Врач сидел рядом с телом своей женщины и издавал какие-то сдавленные звуки. Нет, он не плакал: хныкал. Впрочем, подобным образом иные механоиды хихикают. Однозначно понять со спины непросто. Услышав меня, врач вскочил на ноги. Глаза его мне красными не показались, а вот кожа на лице воспалилась нервными пятнами. Запоздало я вспомнил, что мы не дали ему ни минуты побыть наедине с телом погибшей.

– Всё в порядке, – успокоил я его, – я обязан находиться в помещении, но мешать вам не стану.

– Знаете, – признался он мне, и в его голосе мне послышалась благодарность за то, что я заговорил с ним, – я ведь действительно думал, что всё будет хорошо. Хотя… как может быть что-то хорошо, когда она умерла, я… как-то не задумывался. Гнал от себя все эти мысли…

В мои обязанности входило обратить его внимание на сложность сложившегося положения:

– Вы должны понять – эмбрион не сможет развиваться нормально. Через неделю или две беременность всё равно замрёт. Вы потратите большие деньги на поддержание обмена веществ в этом теле зря.

– Я понимаю, – кивнул он и утёр слёзы. Те мелко и бойко потекли из маленьких глазок. – Но что же мне делать? Так и бросить всё?

Подталкивать его к решению, даже если я считал его правильным, я не мог.

– Это только вам решать.

Толстый врач сел. Он помолчал немного, а потом спросил меня:

– А вы ненавидите Шата?

– Нет, – ответил я, не понимая, к чему он клонит.

– Но почему вы его не ненавидите? Ведь он… солдат. Он разрушает то, что вы создаёте.

– Я ничего не создаю. Каждый делает свою работу.

Смысл его слов казался мне искренне непонятен настолько же, насколько он представлялся очевидным для моего собеседника.

Он надавил:

– Нет. Вы создаёте. Вы везёте ликру в будущие города. В далёкие города. А потом заводы и предприятия воюют между собой, и города гибнут. Те, в чьих венах течёт ваша ликра. Как этот ребёнок, целые города, ещё не родившись, оказываются обречены.

Я посмотрел на труп его женщины. На запястье остался браслет-загадайка. Такие плетут в последний день лета, делая на кисточках по краям узелки по одному на желание, носят всю зиму, а потом, к весне, сжигают в праздник. Сколько узелков не оборвалось, дотерпело всю зиму до весны, столько желаний и сбудется.

– Такова судьба, – ответил я.

Врач помолчал немного, а затем возобновил беседу, видимо для того, чтобы отвлечь себя от мыслей о смерти:

– А что вы думаете о Лабиринте? Я слышал странствующего проповедника однажды – он говорил, что Сотворитель возвращает из Лабиринта некоторые души назад, в мир. Как вы думаете, верно ли это?

– Мне этого бы не хотелось, – ответил я сухо.

– Почему?

– Потому что жизнь должна быть одна. – Мои слова его странным образом успокоили.

Он, продолжая накладывать себе порцию пустых размышлений, задумался вслух:

– И всё-таки как жаль, что нельзя снова вернуться в детство. Окунуться в ту ясную пору, где все твои беды могут утолиться добрым взглядом мастера и сладким печеньем на ночь…

– Не думаю, что кто-то мог бы желать вернуться в детство, – произнёс я.

– Как странно вы сейчас это сказали.

Мне пришлось пояснить:

– Я не думаю, что кто-то мог бы желать по своей воле снова оказаться в таком зависимом и бессильном положении. Не иметь возможности и средств решать за себя. Не иметь голоса. Как ни плохо сейчас, я волен делать свой выбор, и никто не посмеет оспорить его.

– Никто здесь не защитит вас. Меня и моего сотрудника защищаете вы, а вас, – он шмыгнул носом, – никто.

– Беззащитным быть лучше, чем подневольным, – тихо подытожил я.

– Вы… философ, господин Риррит. Что ж, меня ждёт моя пациентка. Я не перестаю думать о том, что мог бы больше ей помочь, выучись я на другую специализацию, ведь я выбрал ту, что приносит больше денег… Я думал, что если у меня будут деньги, то это, само собой, поможет решать другие проблемы, и, случись что, я смогу просто нанять специалистов… Но вот я нанял вас.

Я промолчал, понимая, что не должен сейчас его утешать, и действительно: мужчина встал и направился к выходу. Поравнявшись со мной, он тепло меня поблагодарил. Но от его благодарности на душе мне стало неприятно. Словно бы я врал ему. Или словно бы он мне врал.

Оставшись один, я обошёл груз вокруг. Посмотрел на девушку с рыжими волосами. Она показалась мне закрытой коробкой. Со всякой всячиной. Сейчас бездействующей. Но какая-то скрытая пружина уже взведена внутри. И нужно открыть.

Я коснулся её лица. Чуть сбоку, внизу подбородка. Поправил волосы у лба.

Снял с себя грязную куртку. Проверил шкафчики персонала. Нашёл там здешнюю спецовку и переоделся. Сел на лавку. Снял перчатки. Поглядел на руки.

В действительности для оперирования мне не нужно носить перчатки на кистях рук. Движения пальцами – не что иное, как опосредованные мыслительные команды. Хорошие операторы обходятся без физических манипуляций. Мастера в белых гермохранилищах, в высоких домах Девятой Горы или Талого не носят перчаток. Нити спрятаны