Алексей Трефилов - Шустрый. Рождение воина Страница 39

– С чего ты взял?

– Про меня забыли, но сейчас гомункулы докладывать пошли. Потом – смерть. Я знаю, сам с любовниками своей жены так поступал. Помучаю всласть, затем в каземат – и забуду. Другого кавалера отловлю, только потом про предыдущего узника вспомню.

– И много их было?

– Да. Она у меня красивая была! Не их надо было солнца лишать, а ее, но я не мог.

– Почему? Так сильно любил?

– С чего бы? Если только сначала, пока ее лучше не узнал. Она родственницей императора была, дальней, но все же. По головке меня не погладили бы. Жена случайно с перка упала, и так три раза… или пять, я уже не помню – было весело! Смешно так визжала, не хотела на него садиться и веревкой за шею обвязываться.

– Ты из-за этого здесь?

– Нет. Я – посол! Личный посланник императора к дикарям! Высочайше облеченный… Обидно, все умерли: воины, разведчики, даже тот хитролицый мудрец, который все наперед знал. Теперь думаю, что это зря было, незачем им было так стараться и меня из леса вытаскивать. Какая от меня была польза отряду? Только и умел, что щеки надувать. А они тащили, мой последний друг на опушке от яда умер. До этого путешествия в дружбу не верил. От испуга случайно в нужную сторону побежал – и вот я здесь. Лучше бы с ними остался. Вместе с друзьями, при солнечном свете умирать не страшно.

– Зачем нужен посол к туземцам? С кем там можно договариваться? Они же поголовно людоеды!

– На опушке так и есть, но дальше! Там государство Интаксоль. Размерами куда больше, чем империя, очень-очень больше! Слышал, что железный замок в море упал?

– Да.

– Не совсем так получается. Рухнул он не в воду, а на побережье. Места там дикие и скалистые, аккурат на границе территорий туземцев и Интаксоля. Я его видел!

– И как там?

– Плохо. После Интаксоля мы к нему тайно пошли. Он совсем целый, лежит на боку, скалы в порошок, а ему хоть бы что! Подойти нельзя, он негасимым огнем швыряется. Пятерых потеряли, но ничего не добились.

– Чего морем не поплыли?

– По той же причине, по какой и другие там не ходят, – чудовище Кудесника. До белых скал можно дойти свободно, корабли, которые идут дальше, не возвращаются. Кто там засел, никто не знает, может быть, и монстра никакого нет. Какая разница, если результат всегда один и тот же?

– Император захотел стать новым Кудесником?

– Он и не знает ничего. Мы просто посольство, с его точки зрения. Официальные шпионы империи, так всегда было. Пришли, надарили подарков, связи наладили – и назад. Интаксоль слишком далеко, чтобы представлять угрозу для нас. Дипломатия – она такая!

– Кто отдал приказ?

– Безликий человек в темной комнате. Легче стало? Кто же мне такое расскажет? Тайная служба, по повадкам видно. Они же меня и повязали, когда я к Заречью выбрался. Могли бы и не пытать, и так молчать не стал бы. Все им выдал, даже тайник, где карту и отчет спрятал. Сумка тяжелая была, бегать с ней неудобно. На опушке валун с южной стороны приметный есть, выглядит как будто лежащий бемс. Очень сильно похож. Под кривым деревом зарыл.

– Мне зачем это знать? Его давно выкопали.

– Вряд ли. Агенты работали неофициально, трудились для своего покровителя. К тому же туда ехать – себя не уважать. Конструктор добычу не выпускает.

– Ты и про него знаешь?

– Так сам семечко и привез лет двенадцать назад. Я его папа и мама, почему он дал мне уйти, как думаешь?

– Ничего я не думаю, одно интересно: с какого перепугу ты еще жив?

– Люди не механизмы, подозреваю, что исполнителей убили раньше, чем они меня грохнули. Накладка вышла. Но это ничего не меняет, куратор все равно здесь, и он про меня знает. Утром ему напомнят, и я последний раз под лучами погреюсь. Об одном Небесного отца молю – лишь бы не ночью! Только не в темноте! Я не хочу! Солнца, дайте мне солнца!

Бородатый забился в истерике. Я навалился на него, зажал ему рот и нос рукой. От долгого заключения он совсем ослаб и сопротивления почти не оказывал.

– Потерпи, – сказал я ему. – Скоро оно всегда будет с тобой, ты снова увидишь свою жену и друзей. Они прощают тебя, и я тоже прощаю. Засыпай!

Подождал, пока он затихнет, осторожно положил его на солому и закрыл ему веки. Человеком Бородатый был явно нехорошим, но свои грехи точно искупил. Пять лет в темноте? У меня-то хоть масляный светильник есть! Подгадил он мне со своей тайной знатно. Я все понял, как только он про куратора из тайной службы сказал. Кого эта свинья первым делом к праотцам отправит? Действовать нужно немедленно! Прошло всего полчаса, успеть доложить тюремщики физически не смогли бы! Поднялся и заколотил в дверь ногами.

– Эй! Есть там кто? Узник умер!

Орал минут десять, прежде чем появился охранник.

– Чего кричишь?

– Вы зачем ко мне больного приволокли? Полежал, простонал и умер! Совсем сдурели?! От него уже воняет!

– Рот заткни, если не хочешь до утра постель с мертвецом делить! Сиди тихо, сейчас заберем.

Минут через сорок появилась целая делегация. Меня оттеснили в угол. Тюремщик, в котором по голосу я узнал одного из собеседников, обсуждавших затопленный подвал, сказал:

– Отмучился, бедолага. – Он внимательно, при свете факела осмотрел тело. – Следов насильственной смерти нет.

Тюремщик поднялся с колен, отряхнул руки и обратился ко мне:

– Эй, ты! Как он умер?

– Я тебе что, лекарь? Сидел, мычал что-то, потом раз и упал на бок, подергался немного. Смотрю – не дышит.

– Что он тебе рассказывал?

– Ничего! Говорю же, мычал что-то бессвязное. К нему не подходил – вдруг покусает? Он же сумасшедшим был! У него это на лице написано! Я на вас жаловаться буду! А если бы он ночью мне горло перегрыз?

– Пасть закрой, дезертир! Утром трибунал тебе веревку пропишет, лучшее лекарство от всех болезней, можешь плакаться там, сколько захочешь. – Он многозначительно покачал дубинкой.

– Да я ничего! Молчу-молчу! – Я забился в угол, присел и прикрыл голову руками.

Охранник скомандовал:

– Взяли, ребята!

Загремели засовы. Я перевел дух. Вроде бы получилось – скорее всего, они лишней работы делать не станут. О затоплении доложат, а о том, что Бородатый у меня в камере умер, промолчат. Я тоже всегда так делал. Имею в виду общую человеческую неосознанную черту. Каждый знает, что инициатива наказуема. Поэтому лучше молчать и лишнего не говорить, даже без особой причины, на всякий случай. В своем большинстве люди так себя и ведут. То ли инстинкт подсказывает, то ли еще что. За «нечаянно» бьют отчаянно. Тюремщики об этом прекрасно знают, к тому же у них рыло в пуху. Меня надо было в «общую» камеру перевести, в эту посадить Бородатого. Лень-матушка еще никого до добра не доводила. Кто же захочет добровольно признаться, что инструкции нарушил? Начальству про подвал они только утром рассказывать станут – не тот случай, чтобы командиров ночью будить.