Роберт Говард - Конан "Классическая сага" Страница 39

Шаман кивнул своей черепоподобной головой. Его зеленые глаза на маске из туго натянутой желтой кожи были холодны как лед. Повелительным жестом он поднял свой резной посох из черного дерева.

— Освободите принцессу Зосару и черного пленника, — спокойно приказал он.

Бледные от страха слуги с перепуганными глазами принялись исполнять его приказание. Джума заворчал, разминая запястья. Рядом с ним дрожала принцесса. Конан подтолкнул вперед жирное тело короля и шагнул вниз с тронного возвышения.

— Конан! — взревел Джума. — Берегись!

Конан обернулся, но слишком поздно. Великий Шаман начал действовать в тот миг, когда Конан был на краю возвышения. Молниеносный, как атакующая кобра, его эбеновый посох взмыл кверху и легко коснулся плеча Конана в том месте, где кожа просвечивала сквозь дыры в изодранной одежде. Конан замер, не добравшись до противника. Бесчувственность сковала его тело, распространившись как яд из змеиных клыков. Его ум затуманился. Голова стала слишком тяжелой и упала на грудь. Он безвольной грудой рухнул на пол. Полузадушенный маленький король вырвался из его хватки.

Последним звуком, который слышал Конан, был громовой рев чернокожего, которого погребла под собой копошащаяся куча коричневых тел.

4. КРОВАВЫЙ КОРАБЛЬ

Сильнее всего были жара и вонь. Мертвый испорченный воздух подземной тюрьмы был застоявшимся, затхлым. Он пропитался вонью множества потных тел, скученных в тесноте. Два десятка нагих людей были втиснуты в эту грязную дыру, которую со всех сторон окружали многотонные каменные блоки.

Среди заключенных было много маленьких коричневокожих мерувийцев, которые вяло и апатично лежали. Была горстка коренастых невысоких воинов с раскосыми глазами из числа тех, кто охранял священную долину — азуэри. Была пара человек горбоносых гирканцев. И там же были Конан Киммериец и его гигантский чернокожий товарищ Джума. Когда посох Великого Шамана вверг Конана в бесчувственность, и стражники одолели могучего Джуму, навалившись на него всем скопом, разъяренный римпоуч распорядился, чтобы они подверглись самому суровому наказанию за свое преступление.

Однако в Шамбале высшим наказанием была не смерть, которая согласно мерувийской вере лишь освобождала душу для нового воплощения. Худшей участью считалось рабство, ибо оно лишало человека его человеческих прав, его личности. Итак, Конан и Джума были приговорены к рабству.

Думая об этом, Конан издавал глубокое горловое рычание, и его глаза на темном лице горели диким огнем из-под косматой спутанной гривы нестриженых черных волос. Прикованный рядом с ними Джума, чувствуя ярость товарища, ухмыльнулся. Конан сердито уставился на него. Иногда его раздражало непоколебимо хорошее состояние духа Джумы. Для свободолюбивого киммерийца рабство действительно было невыносимым наказанием.

Для кушита же в рабстве не было ничего нового. Охотники за рабами вырвали его ребенком из рук матери и вывезли из знойных джунглей Куша на рынок рабов в Шеме. Некоторое время он был работником на шемитской ферме. Затем, когда развились его огромные мускулы, он был продан как ученик-гладиатор на арены Аргоса.

За победу в играх, которые проводились в честь триумфа короля Аргоса Мило над королем Зингары Фердруго, Джума получил свободу. Некоторое время он жил в разных гиборейских государствах, промышляя воровством и случайными заработками. Затем он перебрался на восток, в Туран, где его могучее телосложение и боевое искусство обеспечили ему место в рядах наемников короля Йилдиза.

Там он и познакомился с юным Конаном. Они с киммерийцем подружились с самого начала. Они вдвоем были самыми высокими среди наемников, и оба происходили из далеких окраинных стран; они были единственными представителями своим рас среди туранцев. Теперь их дружба привела их в яму для рабов в Шамбале, и скоро приведет их к предельному позору рынка рабов. Там они будут стоять нагими на слепящем солнце, их будут щупать и тыкать в них пальцами возможные покупатели, пока распорядитель рынка будет восхвалять их силу.

Дни тянулись медленно — так увечные змеи с трудом волочат свои хвосты по грязи. Конан, Джума и другие засыпали, просыпались, получали деревянные чаши с рисом, от которого основательную долю брали надзиратели. Заключенные проводили дни в тяжелом сне или вялых ссорах.

Конану было интересно узнать побольше о мерувийцах, поскольку во всех своих путешествиях он никогда не встречал таких, как они. Они жили здесь в этой странной долине, как жили их предки с начала времен. Они не общались с внешним миром, и не хотели этого.

Конан подружился с мерувийцем по имени Ташуданг, от которого немного научился их певучему языку. Когда он спросил, почему они называют своего короля богом, Ташуданг ответил, что король живет уже десять тысяч лет: его дух вновь рождается в новом теле после временного пребывания в предыдущей смертной плоти. Конан отнесся к этому скептически, так как ему были знакомы разные лживые истории, которые распространяли о себе короли других стран. Когда Ташуданг слабо и смирно пожаловался на то, что король и шаманы угнетают их, Конан спросил:

— Почему вы не объединитесь и не утопите всю ораву в Сумеру Тсо, чтобы править самим? Мы в моей стране поступили бы именно так, если бы кто-нибудь попытался тиранить нас.

Ташуданг выглядел потрясенным.

— Ты не знаешь, что говоришь, чужеземец! Много столетий назад, рассказывают жрецы, эта земля была гораздо выше, чем сейчас. Она простиралась от вершин Химелиан до вершин Талакма — одно огромное ровное плато, покрытое снегом, продуваемое ледяными ветрами. Его называли Крыша Мира.

Затем Яма, повелитель демонов, решил создать эту долину, чтобы мы, его избранный народ, смогли обитать здесь. Могучим заклинанием он опустил плато. Земля тряслась с грохотом десяти тысяч громов, расплавленный камень вытекал их трещин в земле, горы крошились и леса горели в огне. Когда все закончилось, земля меж горных цепей выглядела так, как ты ее видишь сейчас. Поскольку она превратилась в долину, климат потеплел, и здесь поселились животные и растения из теплых стран. Затем Яма создал первых мерувийцев и поместил их в долину, чтобы они жили здесь вечно. И он избрал шаманов, чтобы они вели и просвещали народ.

Иногда шаманы забывают свои обязанности и угнетают нас, как будто они всего лишь жадные простые люди. Но приказание Ямы слушаться шаманов все равно остается в силе. Если мы нарушим его, великое заклинание Ямы потеряет силу, и эта страна поднимется но высоту горных вершин и снова станет снежной пустыней. Поэтому, как бы они нас не притесняли, мы не смеем восстать против шаманов.

— Ну, — сказал Конан, — если эта маленькая жирная жаба, по-вашему, похожа на бога…

— О нет! — вскричал Ташуданг. Он испуганно сверкнул белками глаз в полумраке. — Не говори таких слов! Он — единородный сын великого бога, самого Ямы. И когда он призывает своего отца, бог приходит!

Ташуданг спрятал лицо в ладонях, и в этот день Конан больше не добился от него ни слова.

Мерувийцы были странной расой. Им был присуща странная вялость духа — дремотный фатализм, который заставлял их склоняться перед всем, что с ними происходило, видя в этом заранее предначертанную волю их жестоких загадочных богов. Они верили, что любое сопротивление судьбе с их стороны будет наказано — если не немедленно, то в следующем воплощении.

Из них нелегко было извлекать информацию, но юный киммериец продолжал заниматься этим. С одной стороны, это помогало коротать бесконечные дни. С другой, он не собирался оставаться в рабстве долго, и любые сведения, которые он мог собрать об этом скрытом королевстве и его странных обитателях, будут полезны, когда они с Джумой попытаются вырваться на свободу. И, наконец, он знал, как важно в путешествии по чужой стране владеть хотя бы начатками местного языка. Хотя по характеру Конан не был склонен к наукам, языки давались ему легко. Он уже отлично владел несколькими, и даже немного мог читать и писать на некоторых из них.

Наконец настал решающий день, когда надзиратели в черных кожаных одеждах появились среди рабов, щелкая тяжелыми бичами и подгоняя своих подопечных к двери.

— Сегодня, — усмехнулся один, — мы увидим, сколько заплатят принцы Священной Земли за ваши туши, чужеземные свиньи!

И его бич оставил длинный след на спине Конана.

Горячее солнце жгло спину Конана не хуже бича. После столь долгого пребывания в темноте он был ослеплен ярким светом дня. После аукциона рабов его отвели по трапу на палубу большой галеры, которая стояла у длинной каменной набережной Шамбалы. Конан щурился от солнца и бурчал себе под нос ругательства. Вот, значит, какова была судьба, к которой они его приговорили — ворочать веслами, пока смерть не заберет его.