Урок возмездия - Виктория Ли Страница 39

– Ты нездорова? – спрашиваю я.

Каджал морщится, словно ей больно.

– Да. Наверное, время года такое, правда? Не сомневаюсь, до конца недели я заражу всех остальных.

– Ой, нет. Прости. Слушай, а давай я заварю тебе чайку. И не беспокойся о ночи, правда; тебе следует отдыхать…

– Что происходит?

Оглянувшись, я вижу Эллис у входа в кухню, одной рукой она упирается в дверной проем, уже одетая в блейзер и брюки из саржи, несмотря на то, что нет еще и восьми утра.

Каджал чихает в локоть, затем трет ладонями щеки.

– Я болею. Очевидно, я не собираюсь ничего делать ночью, так что подумала…

– Не будь смешной, – перебивает Эллис. – Конечно, ты будешь делать это ночью. Просто небольшой вирус. Мы не можем собраться без тебя.

– Я в самом деле не могу. – Волосы Каджал обычно идеально ухожены, шелковисты и уложены свободными волнами; сегодня они скручены в неряшливый узел и стянуты резинкой. Вид у нее больной, ей бы лежать в кровати, а не бродить по холодному лесу.

Но Эллис хмурится еще сильнее, отталкивается от дверного проема и заходит на кухню.

– Ты должна пойти. Ты не можешь выбирать, Каджал, – ты давала клятвы во время посвящения. Теперь ты с нами связана.

– Все нормально, Эллис, – говорю я и ловлю себя на том, что пытаюсь протиснуться между ними, хотя знаю, что Эллис не причинит Каджал вреда. – Магии не существует, ты же помнишь? И значит, ни один злой дух не восстанет из мертвых, чтобы наказать Каджал за одну пропущенную ночь.

Конечно, клятвы, что мы произносили во время посвящения, совсем не были теми самыми клятвами – я поостереглась использовать колдовство в начальных обрядах, чтобы угодить, – но это возражение Эллис примет. Это все, что имеет значение. И если она все еще хочет, чтобы я занялась сегодня ночью колдовством, чтобы выступила перед ней, как призовая лошадь, она согласится.

Лицо Эллис становится спокойным и гладким как мрамор, высеченная в камне бесстрастность. Я не знаю, как это понимать, поэтому остаюсь на месте, вросшая ногами в пол, в неровный фундамент Годвин-хаус.

Наконец, улыбка раскалывает ее губы, и Эллис кивает:

– Прекрасно, – говорит она настолько спокойно, что я почти верю, что теперь ей все равно. – Как хочешь. Надеюсь, ты поправишься, Каджал.

Не произнося больше ни слова, она поворачивается и выходит, и от вакуума, оставшегося после ее ухода, становится трудно дышать. Когда я смотрю на Каджал, она опирается на кухонный стол, словно из нее выпили всю кровь.

– Эллис это переживет, – говорю я и предлагаю ей руку, впрочем, без особой надежды. Но она принимает ее, опирается и позволяет мне помочь ей пройти в комнату отдыха, где она сворачивается калачиком на диване. Я накрываю ее тоненькие ножки одним из наших уродливых пледов и подтыкаю его под нее.

– Принести тебе что-нибудь? Книгу? Чай?

– Хорошо бы чаю, – соглашается она, и я провожу остаток утра, присматривая за ней, проверяя, ела ли она что-нибудь, и попутно редактируя работу по английскому языку, которую нужно сдать в конце недели.

Когда наступает ночь, я ухожу без Эллис. Для ночного собрания я выбрала площадку подальше в горах – настолько далеко, что мне пришлось позаимствовать велосипед, стоящий непристегнутым у Янси-хаус, и крутить педали по дороге через холмы. К тому времени, как я добираюсь до места, я взмокла и задыхаюсь. А когда слезаю с велосипеда, цепь зажимает мою юбку и рвет подол.

– Фантастика, – бормочу я, прыгая на одной ноге, чтобы осмотреть повреждения. Цепь еще и оставила масляное пятно на колготках возле щиколотки. Это не конечная точка – я планирую, что мы переместимся, как только все будут в сборе, – и я уже начинаю жалеть об этом выборе, так же как начинаю жалеть и о том, что привезла в сумке ритуальные принадлежности. Тяжелая сумка болтается на моем бедре, не давая забыть о собственной глупости.

Как обычно, мне не следует позволять Эллис давить на меня.

Леони уже здесь, присела у занимающегося костра и дует на угольки, словно может оживить его, несмотря на сырость.

– Не знаю, почему Эллис не может запланировать это в помещении, – говорит Леони, тыча в угли палкой. И хотя я одна из тех, кто планировал ночную встречу, обвиняет она, конечно, Эллис. – Сейчас ноябрь. Я совсем замерзла.

– Если мы не будем ощущать дискомфорт, нужного результата не получится, – говорю я, максимально копируя Эллис, а Леони фыркает в ответ и слегка улыбается.

– Ну, если в другой раз тебе выпадет прийти первой, – говорит она, – скажи Эллис, пусть назначает меня последней.

Здесь, должно быть, ранее прошел дождь, а потом, после наступления сумерек, все замерзло. Камни, на которых предполагалось сидеть, скользкие ото льда; трава хрустит под ногами. Я кладу сумку на землю и сажусь на нее, протянув ноги к скудному огню Леони.

– Я собралась на каникулы Дня благодарения, – произносит Леони. – Знаешь, Каджал едет со мной.

– Вы из…? – Леони говорила мне в тот вечер, когда мы впервые встретились, но я не помню. Я была слишком занята мыслями о себе и Эллис.

– Ньюпорта. Так что боюсь, теплее, чем сейчас, не будет.

– Планируете как-то развлекаться?

Она пожимает плечами; жест выглядит как-то неестественно, но это, наверное, из-за холода.

– То есть… Моя бабушка болеет. Наверное, умрет. Так что… не особенно весело.

Я вздрагиваю, и мне немедленно хочется забрать свой вопрос назад.

– О… Прости.

– Всё в порядке. – Она бросает палку в огонь, оставив попытки расшевелить его. – Она стареет. Это происходит рано или поздно.

– Тоже правда.

Леони вздыхает и садится на один из стылых камней, положив руки в перчатках на траву.

– Знаешь, она была первой чернокожей ученицей в Дэллоуэе. Верховным судом как раз был принят закон об отмене сегрегации, и Дэллоуэй хотел выглядеть прогрессивным – поэтому они вынуждены были найти подходящую умную и богатую молодую чернокожую девушку, чтобы держать лицо. Моя прабабушка была богата, она была изобретательницей, а бабушка и вовсе была гениальна. С тех пор Шуйлеры учатся в Дэллоуэе.

Мои брови в удивлении поднимаются.

– Я этого не знала. – Понятно, что кто-то всегда должен быть первым, но мне никогда не приходило в голову, насколько все было прагматично и что, наверное, бабушка Леони чувствовала себя не как желанная гостья, а как боец на линии фронта.

Леони кивает, крутит кольцо с печаткой на мизинце.

– Я здесь благодаря ей. Думаю, Томасин и Пенелопа тоже.

Пару секунд я вспоминаю этих девушек: Томасин – на втором курсе, а Пенелопа – на первом. Обе чернокожие.

– Вас здесь только трое, – удивленно говорю я и немедленно краснею. – Извини. Глупость сказала.

– В общем-то нет. – Леони перестает вертеть кольцо, опирается руками о камень и отклоняется назад так, что может поднять лицо к звездному небу. – Ты права. Нас трое. Моя бабушка очень гордилась тем, что окончила эту школу.

– Жаль, что она больна. Не могу себе