Джон Норман - Вождь Страница 4

Стоя на коленях в песке, он наблюдал за муравьем — крохотным девятиногим насекомым, слепым, быстро выбрасывающим впереди себя непарную ногу, будто трость.

В мифах говорится, что взлетные площадки распространились вплоть до туманных планет Шеола, что они достигли даже величественных храмов Крагона, давно позабытого божества войны.

Он следил за насекомым. Муравей упорно карабкался на холмик высотой не более дюйма, и каждый раз скатывался с него.

Конечно, именно они столетие назад вторглись в расплавленные пустыни Саританы, первородной среди желтых звезд; на Нобиус, на равнины Гертана, в моря Гиспоруса, в чащобы Одонии, и даже на суровые ледяные вершины гор крохотного Дерниака 11.

Сейчас он послушно стоял на коленях в песке. Его руки и ноги не стягивались оковами.

Муравей и его сородичи, несомненно, претендовали на весь песок, находящийся в поле их зрения. Однако на планете существовало целое море песка — даже на арене небольшого провинциального цирка. Сколько же песчинок находится здесь, на арене, или на всей планете? Конечно, меньше, чем во всей галактике — это очевидно. Человек узнал об этом от братьев. Они были мудрыми, эти братья. Тени кораблей пали на планеты тысячи галактик. Но остались незахваченными еще больше миров. Как безграничны владения муравьев! Как незыблема и вечна власть Телнарианской Империи! Империя охватила все необходимые ей планеты, и все остальное не имело значения. Конечно, должны были существовать и другие миры — но слишком далеко, за пределами понимания. С ними не считались, эти миры никому не мешали. Существовала Телнарианская Империя — вечная, упорядоченная цивилизация. В ней царил приемлемый мир, а что творилось за ее пределами — никого не интересовало.

Не связанный, он потянулся вперед и провел пальцем бороздку в песке, осторожно расчищая путь маленькому существу. Муравей заспешил по дорожке. Обычно считалось необязательным связывать тех, кто вырос близ фестанга, даже фестанга отступников. Вот потому его и не связали. Некоторые события могли бы обернуться совсем по-другому, если бы его не связали позже или не освободили с самого начала, оставив во власти только внутренних уз — самых прочных и страшных, незримых уз, наложенных еще давно, в существовании которых человек и сам не был уверен. Тогда он смог бы сдержаться, ибо, вероятно, был достаточно слабым или, наоборот, сильным для этого. А может, он все равно не стал бы сдерживаться — трудно угадать. Вероятно, они поступили мудро, связав его чуть позже. Об это трудно судить и еще труднее — заранее знать будущее: в этом уверены даже чтецы магических книг, звездочеты и гадатели на костях. Их таинственные письмена хранят молчание, прочесть их удается лишь немногим. Книги во все времена говорили о будущем туманно, загадками и аллегориями. Люди шептались о том, что и живущие на звездах при всей своей мощи и силе знают не больше них; что при всей величественности и красоте они невежественны и равнодушны. Другие считали, что иногда гадание на костях не оправдывается. Человек был уверен, что муравей претендует на квадратный ярд песка под его коленями. Но разве каждый порыв ветра, нога каждого прохожего не являлись для муравья страшным бедствием, недоступным его пониманию?

Он смотрел, как убегает по своей гладкой дорожке насекомое. Братьям бы понравился его поступок — человек всегда хотел угодить братьям. Братья были добрыми и мудрыми, и человек желал угодить им даже сейчас, на пороге собственной смерти — если не с радостью, что ему было непонятно, то, по крайней мере, осознанно и разумно, в почтении к урокам братьев.

«Мне не следовало проводить тропку для муравья, — думал человек, — мне надо было оставить его в покое — пусть бы он сам выбрался или нашел другой путь. Не стоило мешать ему, нельзя вторгаться в его мир, который может разрушиться от одного неверного движения».

Мысль эта была необычна для жителя деревни близ фестанга.

Однако подобные мысли иногда возникали — древние мысли из пересохших озер и обвалившихся пещер, из забытых полей и лесов, из времени, когда мир еще был молод. Странные мысли, странные суждения о том, что жестокость может оказаться благом, а доброта — злом.

Именно в этот момент он поднял голову, заслышав звуки труб.

Человек имел множество имен, и чтобы проследить развитие событий и понять их так, как понимали люди в то время, мы будем называть этого человека Псом — такое имя ему дали в фестанге, куда еще ребенком его увез воин из шатров народа герул. Воина звали Гунлаки.

Глава 2

Колонна растянулась по равнине.

Стояла суровая зима 1103 года — летоисчисление велось со времени постройки взлетной площадки, когда для всей планеты начался новый, галактический отсчет времени. Планета осталась низкоразвитой, люди на ней пользовались собственными примитивными орудиями, и о завоевании напоминало только существование наместника Империи в столице на юге, в Вениции, которую на местных наречиях звали Шарнхорст, или Ифенг. Войска Империи еще со времен тетрархии, когда Империя на века была втянута в гражданскую войну, разделили на пограничные и мобильные подразделения. Воинам мобильных подразделений платили значительно больше, чем пограничным, да и сами они были не в пример опытнее — хотя об этом запрещалось говорить. Мобильные подразделения использовались совсем для других целей, нежели пограничные войска.

Колонна пересекала равнину, которую раньше называли Баррионуэво, а теперь — плато Тунг. На востоке равнины виднелись горы Баррионуэво, в западной части протекала река Лотар. Старые названия постепенно исчезали, но горы продолжали называть по-прежнему. В горах располагался фестанг, или монастырь Сим-Гьядини — учитывая особенности языка, это название можно было бы перевести как «Святой Гьядини». В наше время в списках святых Гьядини не значится, но тогда ему поклонялись. Исход политической и религиозной борьбы того времени неизвестен, поэтому нельзя понять, каких убеждений придерживались победители, завоевавшие право провозгласить отступниками побежденных.

Вернемся к нашему повествованию. Стояла зима 1103 года по новому летоисчислению; шли самые холодные и ветреные месяцы, названные в честь божества Игона.

Небо было хмурым и темным; падал мелкий снег. Колонна двигалась по длинной, узкой извивающейся тропе, покрытой застывшей грязью. Она растянулась на дюжину миль, была усеяна осколками льда, которые таяли от тепла проходящих ног. Люди в колонне кутались в лохмотья, многие из них были нагими. Пленников подгоняли тяжелые колеса повозок и фургонов, окрики воинов, храп животных, на спинах которых в седлах восседали воины. Для удобства мы будем называть этих животных «лошадьми».