Норман Хьюз - Лавина Страница 4

Горло расселины было довольно узким, прикрытым каменным козырьком, и там едва удалось пролезть, но ниже трещина расширялась, превращаясь в длинную, уходящую куда-то в недра гор пещеру. Со вздохом облегчения Конан спрыгнул на землю и поддержал висевшего на руках ванира. Застонав, тот рухнул наземь.

Здесь, казалось, гул лавины звучал еще оглушительнее, многократно отражаясь от каменных стен; казалось, сама земля ревет и стонет от боли… Конан попытался вообразить себе вес снега, производящий такой шум, и скорость, с которой эта масса мчится вниз. Все что угодно — лишь бы не думать о судьбе людей, оставшихся на пути у лавины…

Но он не мог спасти их всех!

Ванир тоже посмотрел вверх. Узкая щель над головой, в которую они пролезли только что, еще оставалась светлой, но неба сквозь нее было уже не разглядеть: все заслонила снежная туча. А затем свет стремительно начал меркнуть. Лавина пришла!

— Нас засыплет! — заорал Аньярд на ухо киммерийцу.

Тот отрицательно покачал головой.

Земля вокруг содрогалась. Сквозь трещину вниз рушились комья снега. Грохот стоял такой, словно сами боги пытались сокрушить этот мир, наскучив жалкими играми смертных… Но каменный карниз пока выдерживал натиск.

Как и рассчитывал Конан, расселина оказа¬лась слишком узкой, чтобы лавина рухнула в нее всей своей непомерной тяжестью. Спрессованная масса снега быстро забила щель, — и теперь лавина скользила над ними, надежно заперев людей в ледяном мешке.

А потом наступила тишина…

И мрак.

— Киммериец, мне не выбраться отсюда.

В темноте голос ванира звучал почти бесплотно, словно жалоба горного духа. Конан крепче сжал его руку.

— Не говори чепухи! Когда снег снаружи осядет, станет светлее. Лучи пробьются сюда, и мы увидим, где снег тоньше всего. Там и будем про¬биваться наружу.

— Ты же сам знаешь, что со сломанной ногой мне не подняться наверх.

— Я помогу.

Во мраке этого не было видно, но Конан понял, что Аньярд отрицательно мотает головой. Да он и сам сознавал, что это нереально. Подняться по обледеневшей каменной стене в оди¬ночку еще возможно, — и то ценой гигантских усилий… учитывая, что еще предстоит прорубать мечом корку спрессованного снега наверху. Но повторить этот подвиг, таща на спине раненого… Об этом нечего было и думать.

— Ладно. Сейчас все равно еще слишком рано. Надо ждать, пока наверху все успокоится… Спи, — велел он ваниру.

Но тот не унимался.

— Не надо было тебе спасать меня. — Голос нордхеймца был полон угрюмой решимости. — Я только стал тебе обузой. Погибнем оба!

— Ни за что! — Конан скрипнул зубами. — Пока есть хоть какая-то надежда…

Не желая больше тратить время на бессмысленные споры, он завернулся в тонкий плащ, совершенно не спасавший от холода, и усилием воли приказал себе задремать, — совсем ненадолго, чтобы не успеть замерзнуть окончательно, но восстановить силы, которые очень скоро ему понадобятся…

Последнее, что он слышал; засыпая, был тихий, хриплый голос ванира, который обреченно молился Имиру, божеству ледяных пустошей и заблудших душ.

— Аньярд! Смотри, я вижу просвет вон там. Пари держу, я сумею подняться! — Молчание. — Эй, Аньярд!..

Действительно, когда осела снежная туча, поднятая лавиной, и небо снаружи прояснилось, свет начал сочиться в пещеру, где оказались в за¬точении путники. Конечно, просветы были едва заметны, а это означало, что все равно придется пробиваться наружу с боем, но для измученного темнотой взора Конана и это было праздником. Он даже начал что-то различать вокруг себя…

— Аньярд!..

Темные очертания лежащего тела, чуть в отдалении… Киммериец приблизился к товарищу. Кром! Как же он все-таки сможет поднять его наверх? Задача казалась совершенно невыполнимой, когда он прикидывал, на какую высоту придется подняться, да еще и огибая скальный карниз… Может, у ванира найдется веревка?..

— Аньярд!

…И только тут он заметил.

Странная неподвижность. Странная поза. И темное пятно у горла лежащего человека.

Наклонившись, Конан на ощупь вынул из закоченевшей руки ванира кинжал, которым тот перерезал себе горло.

— Трус! — прошептал он. Но тут же осекся. Ванир не был трусом. Он был героем! Выросший на севере, среди диких скал и льда, он знал горы не хуже киммерийца, а потому смог представить себе все, что тому предстоит. И точно понял одно: сам он со сломанной ногой никогда не сможет подняться наверх, и Конану вытащить его тоже будет не под силу.

Если киммериец бросит раненого товарища — на его совести навсегда останется несмываемое пятно бесчестья. Если останется с ним — оба погибнут.

И ванир подарил другу жизнь. Заплатив за нее самой дорогой ценой.

— Аньярд…

Опустившись на колени перед трупом, Конан перевернул его на спину, вытащил меч у ванира из ножен и положил мертвецу на грудь.

— Прощай, друг. Пусть Владыка Снегов встретит тебя с почестями на пороге своих чертогов!

Помолчав еще пару мгновений, он решительно поднялся с колен и отвернулся. Пора было пробивать путь к свободе!

— Эй! Очнись! Ты кто такая, и откуда здесь взялась?

Киммериец легонько хлопал девушку, по щекам, в надежде, что холод еще не пробрал ее до костей, не увел за тот порог, где сознание начинает мекнуть и забвение дарует угасающему разуму картины, столь живые, прекрасные и яркие, что он уже не в силах оторваться от них и вер¬нуться в серую, будничную реальность…

Она еще жива — а значит, есть надежда. И не только у нее, но и у киммерийца, который последние силы потратил, чтобы выбраться из ледяной ловушки, на дне коей навсегда осталось тело Аньярда, а потом долгие часы брел куда глаза глядят, наугад выбирая проходы на местности, неузнаваемо измененной сходом лавины.

Путь назад оказался отрезан начисто, и Конану оставалось только с упрямством обреченного двигаться вперед, в надежде, что где-то там, за следующим хребтом, или может быть за поворотом, если только ему повезет, — отыщется заветная Долина Унгорона, куда вел их проводник, бесславно погибший вместе со всем караваном. Ни от людей, ни от повозок киммериец не оты¬скал на поверхности ни малейшего следа. Лишь нетронутая, обманчиво-невинная снежная белизна вокруг, насколько хватало глаз… Язык лавины слизнул караван с лица земли с той же легкостью, как человек стряхивает соринку с руки. И теперь никто не мог подсказать Конану, куда ему держать путь.

В щегольских юфтевых сапогах, шелковой рубахе и тонком плаще, без огня, палатки и одеяла… Киммерийцу здорово повезет, если к утру он не превратится в сосульку.