Гидеон Эйлат - Расколотый идол Страница 4

Базар был обнесен стеной из виноградных лоз, не то чтобы очень высокой, но перепрыгнуть невозможно даже с разбегу. Встречные шарахались в стороны перед бегущим рослым варваром с окровавленным мечом; возможно, их пугал не столько меч, сколько звериный оскал киммерийца. Ближайшие ворота были на запоре, их стерегли четверо, в том числе один бритоголовый.

Пегая лошадь, сонно жевавшая овес, взвилась па дыбы, когда Конан плашмя огрел ее по крупу мечом и дико заорал в ухо. В следующее мгновение она галопом неслась вперед, телега, накрытая кожаным тентом, оглуши только загремела по булыжной мостовой. Конан, успевший спрятать меч в ножны, перескочил через задний борт телеги, выпрямился, повернулся кругом, ухватился обеим руками за медную дугу, подпрыгнул и сделал кувырок назад.

И вот он на крыше фургончика. Трясло немилосердно, в любой момент он мог сорваться и шлепнуться на мостовую; тогда бы его, оглушенного падением, непременно настигли преследователи. Конан сомневался, что люди Губара расправятся с ним; скорее всего, бритоголовые будут защищать его от вошедшей в раж толпы бездельников. Но это была всего лишь догадка, и Конану очень хотелось, чтобы она догадкой и осталась. Стоя на полусогнутых ногах, балансируя раскинутыми руками, он ждал, когда повозка приблизится к забору на улочке, кольцом обнимающей торговые ряды. И вот — момент, который не повторится!

Под негодующий хоровой возглас толпы он изо всех сил оттолкнулся ногами от тента и, кошкой изворачиваясь в воздухе, перемахнул через ограду. Та содрогнулась под ударом его тела; руками Конан успел накрепко вцепиться в колья из корявых стволов винограда. За оградой громыхала телега; топот множества ног зазвучал громче. Едва Конан отпрянул от изгороди, несколько человек подпрыгнули, схватились за колья и стали карабкаться с другой стороны, а кто-то особенно сметливый просунул в щель руку с кривым ножом, пытаясь достать Конана.

Ворота распахнулись, четверо с мечами выбежали на улицу. Но Конан уже не боялся, что его догонят. Налегке, да и на короткой дистанции, он бы не уступил и скаковой

Рев погони затих вдали. Конан перешел на шаг. Он лишь слегка запыхался да разгорелись щеки. Ему было весело. Почти сразу он спохватился, что радоваться нет причин.

«Где теперь прятаться? — подумал он, — Если даже на базаре нашли, узнали под личиной торговца… Стоило ли красить хной волосы, отращивать и завивать на восточный манер бороду?»

Он сворачивал из переулка в переулок, пересекал проходные дворы, пока не решил, что слуги Губара безнадежно потеряли его. Вот и улица Срезанных Кошельков, в двух шагах отсюда — Ярмарочная площадь.

Ид краю площади Конан вошел в знакомый кабачок. Здесь всегда было относительно чисто и уютно, и здесь, он знал, долго ему не просидеть. Если люди Губара решат обыскать город, рано или поздно обязательно заглянут сюда. Он заказал жареной солонины с луком и мозговым горошком и большую кружку вина.

Сидя у окна, он неторопливо ел и глядел на площадь. Там всегда работал цирк и два-три балагана, а по вечерам столько гуляк собиралось, что яблоку было негде упасть.

На этой ярмарке он несколько раз встречал одного своего знакомого. В свое время они с этим человеком нашли общий язык, и Конану показалось, что в случае чего можно будет обратиться к нему за помощью.

Уже не раз обстоятельства побуждали его сделать это. По всякий раз его что-то останавливало, подворачивался ой способ решить свои проблемы. И только теперь он отважился.

Зазывалы Фефима обладали поистине лужеными глотками, однако им не приходилось надрываться. В цирк на Ярмарочной площади публика и так валила валом. С тех пор как талантливый жонглер внезапно разбогател и купил огромный шелковый шатер у нечистого на рyку, вечно пьяного хоарезмийца Маагра, цирк перестал славиться оргиями и кровавыми побоищами и приобрел славу вполне приличного заведения, куда можно безбоязненно прийти даже с детьми. На его арене уже не крушили друг другу черепа добрые молодцы из разных бандитских шаек, что не так давно стало чуть ли не ритуалом, а также главным источником доходов хоарезмийца. В Шадизаре было несколько десятков крупных и мелких воровских щи они постоянно боролись за влияние, и поножовщина была делом совершенно обычным. Городские власти смотрели на это сквозь пальцы, если только конфликтующие стороны не нарушали «приличий», то есть не устраивали побоищ в людных местах, где могла пролиться кровь ни и чем повинных зевак.

Маагр, дневавший и ночевавший в таверне напротив цирка, локти кусал от досады. Деньги, выручение за продажу цирка, быстро таяли, — не только вино и шлюхи, но и азартные игры постоянно требовали финансовых жертв. К тому же его дважды крупно обокрали, как он подозревал, по наводке хозяина таверны. Правда, несколько десятков золотых монет еще осталось в укромном местечке, но они вызывали слезы, напоминая Маагру об упущенном им богатстве.

Впрочем, жгучая злоба быстро сушила слезы, когда Маагр поглядывал из окна или дверного проема таверны на свое бывшее имущество. Эх, дурак он, дурак! А ведь какие счастливые денечки! Совсем недавно под этим куполом объявлялись огромные ставки, и под вой обезумевших от запаха крови рядов победители с хохотом вздымали и кулаки, а служители хватали за ноги и уволакивали с арены побежденных. Да, при Маагре это стало чуть ли не ритуалом, доброй традицией — воры не резали друг друга в подворотнях, а красиво и достойно выставляли на арену своих бойцов. И тот главарь, чьи люди выходили из боя живыми, получал все. А Маагру доставалась плата за билеты и кое-что от щедрот счастливого победителя.

Сидя на грязной деревянной скамье, он смотрел, как последний прохожий, зачарованный музыкой флейт и цимбал, прельщенный голосами зазывал, платит три медные монеты и входит в цирк, как мальчишки в пестрых нарядах задергивают белый шелковый полог. Начинается представление, уныло подумал Маагр. Сначала плясуны и акробаты заведут народ, потом удалые казаки-запорожцы покажут чудеса джигитовки, будут и жонглеры, и толстопузые клоуны-чревоугодники — под шуточки и кривлянье целого быка сожрут в антракте. Фокус, конечно, — жратву незаметно скинут в подпол. Но как на публику действует…

Маагр скрипнул зубами. При нем в цирке не было фокусников. Клоуны были и акробаты, и жонглеры, а вот фокусов он не терпел. При нем все было по-настоящему. Даже медвежьи бои. Это сейчас на здоровенного мужика напяливают медвежью шкуру, и он топчется, мотает башкой и ревет — изображает косолапого. А добрый молодец охаживает его бутафорской дубиной и хохмит, потешает зрителей. Нет, Маагру чуть ли не еженедельно приходилось покупать медведя и еще чаще — нанимать нового бойца взамен безвременно ушедшего. Зато у него был цирк, а не балаган. Тьфу, мерзость!