Новые соседи (СИ) - Привалов Владимир Страница 4

Впереди шли воины в шлемах на имперский манер, со знакомыми висящими нащечниками. На их шлемах наметанный глаз казначея разглядел искусно выделанные дубовые ветви. Выпуклые нагрудники, наручи и поножи из начищенной бронзы ярко сияли на солнце, а на поясе висели длинные мечи. В руках перед собой толгувы несли длинные шесты с венками дубовых листьев, перевитых золотыми лентами. Надрываясь, взвыли боевые трубы и рога. Показалась открытая платформа, на которой стоял сутулый высокий старик, опирающийся на посох. За спиной жреца высился, растопырив суковатые ветви-пальцы, бронзовый дуб. На его ветвях качались бурые от крови головы верховых с вытаращенными бельмами глаз и вываленными наружу сизыми языками.

Помост с дубом и жрецы остановились. Следом показались ровные ряды воинов с большими продолговатыми деревянными щитами. Посредине щита виднелось посеребренное вертикальное ребро и железное навершие. Раскручивая мечи над головой, толгувы кинулись в бой.

— Колесницы… За что караешь, Пагот! — прошипел полусотник вслед своим воинам.

Из-за поворота выкатывались знаменитые боевые повозки толгувов. Этого Равар вынести уже не мог.

— Полусотник! Пробиваемся назад, к командующему. Быстро! — голос дал петуха, но ветеран склонил голову перед светлейшим.

Озверевшие при виде бронзового дуба лесовики с воем бросались на лезвия клинков, разрубая врагов и не замечая боли от ран. Гвардейцы отбросили бесполезные копья и махали мечами. Боевые кони копытами гвоздили врагов, но дикари скользили над землей, вскрывая животному брюшину, или с размаху прыгали на всадника, валя с седла.

— Быстрее! Быстрее! — со страхом крикнул Равар, увидев, как из леса показались воины с длинными щитами. Это уже не бездоспешные оборванцы! Толгувы, раскрутив над головами длинные мечи, страшным ударом сверху вниз сбивали имперцев на колени. Затем опрокидывали противников наземь пинком в лицо. Бегущие следом копейщики добивали врагов.

Гвардейцы вырвались из лесной ловушки. Показался долгожданный просвет между деревьями. Прикрывающий наместника полусотник покачнулся и рухнул. В спине имперца дрожал дротик. Равар тонко закричал, что есть мочи дергая поводья и закрывая глаза. Конь громко заржал и понесся вперед.

Солнце осветило лицо Наместника, и он открыл глаза. Моргая на ярком свету, он огляделся и застонал. Проклятые толгувы! Вокруг одни проклятые толгувы! Лесовики деловито заворачивали телеги обоза, а конные дикари сбивали мечущихся по полю пленных в стада, словно овец. Знаменитое двойное кресло соправителей вытащили на обочину. Толгувы подтаскивали мычащих от ужаса пленных и усаживали на трон; затем с гиканьем метали копья в беспомощных жертв и сволакивали мертвые тела в сторону.

Вдруг неподалеку послышался лязг и топот копыт. Ополоумевший Равар повернулся. Навстречу по жнивью неслась двухколесная боевая колесница. Возничий забрался на спины лошадей, широко расставив ноги и натянув поводья. Воин хохотал как безумец и орал.

— Аэ, Сегимий! Аэ, Сегимий! — восторженно ревела толпа вслед, потрясая оружием.

Ретур Равар, несостоявшийся Наместник не завоеванной провинции, схватился за меч. Он узнал сумасшедшего возничего — к нему приближался Сегимиус Толгв, а на облучке колесницы мотылялась отрезанная голова командующего Форкса Герса.

«Как же так?!» — успел подумать казначей, вытаскивая клинок, когда удар сзади кинул его под копыта коня и все вокруг погрузилось в темноту.

Часть 1

Глава 1

Ойкон улыбался. Толкнув от себя легкую дверь, он вошел в просторную высокую конюшню. Не просто конюшня — а целый дом! У них в Ойдетте даже сакля старейшины Эйдира — и то меньше! Услышав стук, животные негромко заржали, приветствуя мальчика. Лошадки переступали ногами, махали хвостами и косили большими влажными глазами, поглядывая на вошедшего. Радовались, милые. Им было интересно, что сегодня вкусненького принес Ойкон.

Мальчик вновь улыбнулся. Он притащил маленьких яблочек из дальнего сада, который разросся до самого моста через Джуру. Ойкон распустил горловину заплечного мешка и двинулся вдоль стойл, угощая лошадок по очереди. Сначала мальчик переживал, что яблок не хватит на всех, хоть он нарочно набрал целый мешок. Но потом Ойкон вспомнил, что недавно дан Рокон увел в горы многих лошадок, и успокоился.

Животные вытягивали шеи, выхватывая угощение из рук и щекоча ладонь мокрыми губами. Когда Ойкон жил в Ойдетте, он боялся лошадей, но потом к ним в село пришел Ули и все изменилось. Ули разрешил покормить Тихоню, и Ойкон сразу полюбил ласковую кобылку. Вот тогда-то Ултер и решил отправить его на Старую Виллу, помогать конюху Найваху, у которого много работы, а помощников мало!

Недавно помощников прибавилось — из Долины пришли Мотр, Маурх и маленький злой человек, который не умел разговаривать, а любил толкаться и щипаться. Взрослые звали его Мелким, а Ойкон никак не звал, потому что немой маленький человек был злой и обижал Ойкона. Новые помощники пригнали с собой целый табун лошадок, так что работы меньше не стало.

Яблоки в мешке еще оставались, когда Ойкон подошел к дальнему стойлу. Ойкон замедлил шаг. Лошадки присмирели и притихли, поглядывая на мальчика, подошедшего к загородке и заглянувшего внутрь. В стойле стоял огромный черный жеребец. К нему только Найвах заходил! Однажды жеребец покалечил двух горе-помощников конюха, которые посмели войти к Сильному — так звали коня. Так что Ойкон крепко-накрепко выучил: к Сильному — ни шагу! А то убьёт!

Ойкон достал три яблочка. Конь громко всхрапнул и ударил копытом в перегородку. Мальчик отпрыгнул, уронив приготовленные румяные плоды.

— Я знаю, ты по своему Тарху скучаешь, — произнес Ойкон, поднимая яблоки. — Я тоже скучаю по папе и маме, — признался мальчик и сделал шажок вперед. Сильный поднял уши торчком и вновь всхрапнул. Но в перегородку уже не бился. — Они ушли в горы с Даном Роконом, помогать ему строить новый городок. А я остался.

Ули сделал еще шажок, а жеребец отвернулся.

— И по Ули я скучаю, — признался Ойкон. — Знаешь, какой он добрый! Он нарочно меня сюда отправил! А здесь хорошо, меня здесь каждый день кормят! И маме с папой хорошо, они теперь не ругаются…

Жеребец мотнул головой и отступил вглубь стойла.

— Только Ули где-то далеко-далеко в горах, — вздохнул Ойкон и положил три неказистых яблочка на брус перегородки. — Сестренок взяли работать на кухню, и я теперь совсем один.

Развернувшись, мальчик двинулся к выходу. Отойдя на пару шагов, он услышал позади хруст разламываемого яблока и улыбнулся. Вдруг послышалось прерывистое мерзкое шипение, и юный конюх вздрогнул: у ворот стоял маленький злой человек и смеялся над Ойконом. Правильно смеяться он не умел, вот и кашлял как собака, поперхнувшаяся комком шерсти.

Ойкон вжал голову в плечи и подошел ближе.

— Х-кхкхее, — просипел злюка и треснул Ойкона по макушке, всучив ведро и кивнув на большую бадью.

Ули вздохнул и отправился к роднику. Потирая затылок, он пожалел, что рядом нет Найваха. Молчаливого конюха в конюшне слушались все: и люди, и кони. А Найвах никому не разрешал обижать Ойкона!

«Вот только старший конюх ушел вместе с даном Роконом, с мамой и папой наверх, туда, где соль нашли», — пожалел Ойкон. Он посмотрел, как струя воды, пузырясь, бьет в ведро. Наполнив его, Ойкон двинулся обратно. Бадья была здоровущей, и ходить туда-сюда по двору предстояло целый день.

Немудрено, что Ойкон умаялся. Повечеряв в трапезной с остальными слугами, мальчик решил принести еще пару ведер, а потом идти спать. В большом длинном доме недалеко от трапезной у Ойкона был свой закуток. Наполнив бадью полностью, он прилег передохнуть в копну сена в уголке конюшни и сам не заметил, как заснул.

В сене было тепло, в конюшне привычно пахло лошадками, — Ойкон спал сладко и крепко. Заблудившаяся букашка поползла по шее Ойкона. Он спросонья смахнул надоеду, и она ужалила мальчика и улетела.