Темные празднества - Стейси Томас Страница 4

Глава вторая

Лондон, февраль 1645 года

Я вторгаюсь в жизнь усопшего, как грабитель. Обрамленный позолоченной рамой зеркала, я стою неподвижно, словно мертвец, пока Стивенс облачает меня в одежду моего брата. Через эркерное окно я краем глаза улавливаю вид Сент-Джеймсского парка – белый заснеженный пейзаж, запятнанный движущимися силуэтами прохожих. Серый свет просачивается с улицы и сквозь зеркало. Я рассматриваю синие вены на шее Стивенса, напоминающие паутину. Он ловко орудует пальцами, покрытыми пятнами, а губы его сжаты в тонкую линию. С прошлой нашей встречи он со мной не разговаривал и нарушил молчание, лишь чтобы сообщить мне о скором прибытии судьи Персиваля. Моего брата вчера похоронили. И вот я стою на его месте, словно нечто аморфное, ожидающее, что ему придадут форму для какой-то важной цели.

– Красный.

По моей четкой команде Стивенс огибает желтую кровать с балдахином и достает из гардероба дублет.

– Цвет роялистов, – предостерегает он.

– Цвет Фрэнсиса. А теперь – мой, – возражаю я, вздрагивая от воспоминания о том, как провел ночь над гробом своего брата, пока приближающийся рассвет не заставил меня признать тот факт, что я – не ведьмак.

Стивенс щелкает зубами, и по его просьбе я надеваю бриджи и приподнимаю руки, чтобы он смог натянуть на меня расшитый красными бусинами дублет Фрэнсиса. Сам процесс одевания разворачивается, словно танец, в котором я нерешительно выполняю полузабытые па под музыку собственного сердцебиения. Все это начинает действовать мне на нервы, потому что запах моего брата проявляется все сильнее с каждым предметом одежды, который Стивенс накидывает на меня поверх других, подобно савану.

Я нащупываю узелок из наших с Фрэнсисом волос, который храню под рубашкой, и осматриваюсь в поиске его вещей. После гибели брата его спальня превратилась в нечто вроде мавзолея. Не считая его одежды, все осталось в том виде, в котором он оставил. На шкафах красного дерева видны его смазанные отпечатки и инициалы «ФП». На письменном столе, стоящем у окна, – груда развернувшихся пергаментов, сборник анекдотов и курительная трубка, наполовину спрятанная под кучей разных мелочей. Его присутствие делает атмосферу в этой комнате тяжелой, но я совсем не хочу избавляться от этого груза.

Стивенс наклоняет голову, отмечая таким образом завершение этого круга танца. Наша с ним связь начинает рушиться, и в мгновение, когда он уйдет, она полностью прервется.

– Стивенс. – Он кладет ладонь на дверную ручку. – Отец пообещал мне назвать имя матери.

Он ставит на пол мою дорожную сумку и поворачивается ко мне лицом.

– Ее имя вряд ли вас сильно утешит, – отвечает он, но я замечаю, что его тон немного смягчился.

– Вы можете мне о ней что-нибудь рассказать? – умоляю я.

– Я знаю ее лишь как миссис Пирс. Мы встречались однажды – в день, когда вы родились. – Он отбрасывает от себя воспоминания и быстрым движением отдает мне свернутое письмо, которое достал из рубашки. – Я должен был раньше вам его передать. Это последнее письмо, которое Фрэнсис вам написал. Он поручил мне хранить его до вашего возвращения.

Предсмертное письмо.

– Я не позволю вам его сжечь, – предупреждает он, бросая многозначительный взгляд на мой дневник, который я этим утром кинул в камин.

– Я его сохраню, – бормочу я, засовывая письмо под рубашку.

– Николас, – наконец решается он. – Ваша мать… была достаточно хороша собой, чтобы забрать с собой на тот свет улыбку вашего отца.

– Но не все, что у него были, – парирую я. Несколько улыбок, которые у него оставались, он приберег для Фрэнсиса.

– Не хочу, чтобы то же произошло и с вами. – На мгновение он подходит ко мне, словно собирается взъерошить мои волосы, как делал раньше, когда я был маленьким. Он всегда почтительно вел себя лишь с наследником, и его опущенная рука – символ того, что наша крепкая связь, подобная отношениям отца и сына, утрачена.

– Сэр, – бормочу я ему вслед, но он отворачивается, и выражение его лица словно отделяет мальчика, которым я был раньше, от мужчины, в которого я превратился. Он забирает с собой все, что осталось от того мальчика.

Я поворачиваюсь, чтобы рассмотреть в зеркале проделанную им работу. На мне – туфли на каблуках, темные бриджи, красный дублет и черный плащ; в мои ножны вставлена рапира. Я поднимаю голову, чтобы увидеть мертвеца, глядящего на меня через стекло.

До меня доносится приближающийся звук семенящих шагов, напоминающих порхание птиц, и я направляюсь к дверям. Эсме, служанка Софи, обутая в широкие паттены, спотыкается и падает в мои объятия. Как только она выпрямляется, я отпускаю ее, вспоминая, что Фрэнсис, поддразнивая девушку, порой обнимал ее так долго, что на ее лице выступал румянец. Щеки у Эсме порозовели от морозного воздуха, и она прячет подбородок в шаль, исподлобья меня рассматривая. Я поразительно похож на Фрэнсиса. Богатый наряд усугубляет это сходство, и Эсме очень сложно скрыть удивление, видя мой яркий образ.

– Хозяин велел мне привести вас, сэр, – передает она.

Эсме покидает комнату, и ее уходящую фигуру плавно задерживают пышные шерстяные юбки и взгляд, который она на прощание бросает мне через плечо. Я мысленно добавляю ее во все растущий список вещей, которые украл у брата. Шаги слуг на первом этаже и ржание лошадей напоминают барабанную дробь. Дверь в мою старую комнату приоткрыта, и я рассматриваю узкую кровать, потертый ковер и перерытый шкаф. Заглядывая туда глазами моего брата, я вынужден признать, насколько убого и непривлекательно все это выглядит.

Через окна, расположенные наверху лестницы, виден вход в дом, где Стивенс привязывает сумку Фрэнсиса к чужой карете. Мою сумку. Я борюсь с желанием выскочить через распахнутую входную дверь и бежать, бежать. Мысль о том, что и Фрэнсис испытывал это непреодолимое желание, однако примчался лишь к преждевременной гибели, выталкивает меня в гостиную, где я, незаметный для всех присутствующих, колеблюсь на пороге.

Отец и Софи перешептываются о чем-то с судьей Персивалем, который наконец приехал, чтобы меня увезти. Судья уже заработал себе репутацию к тому моменту, когда восемнадцать лет назад король Карл упразднил охоту на ведьм. С тех пор колдуньи превратились в забытую историю, детскую сказку на ночь. Однако нынешние разногласия их воскресили.

Судья стоит ко мне спиной, и все, что я вижу, – это его белый воротничок и густые каштановые волосы. За спинами у отца и Софи пылает камин, и они растворяются на янтарном фоне.

– Ассизы состоятся через двенадцать дней, в день святой Иларии, в Йорке, – разносится по комнате сдержанное