Вида своего спаситель - Данияр Саматович Сугралинов Страница 41

— Картер? — Лекса тронула мою руку.

— Разум не поможет.

Синхронное шипение Кемы и Оран’Джахата загрязнило салон, и система кондиционирования включила вытяжку.

— Я узнал многое из памяти немертина, но намного больше прошло мимо моего внимания. Это все равно, как если бы мне показали миллион фильмов на ускоренной в миллион раз перемотке, а я запомнил бы только то, на что обратил внимание и замедлил. Но главное я выяснил: Предтечи на пике своего могущества не справились с немертинами. Они дали шанс нам, ускорив наше развитие и позволив галактам сотрудничать, но решать проблему придется самим.

— Это же раса’ири’дан’ири’хати! — возмущенно воскликнул Кема, заполняя салон багровым паром.

— Что? — не поняли мы с Лексой.

— Нерациональное чувство ревности и зависти по отношению к следующим поколениям, имеющим больше возможностей и ресурсов, очень древнее слово, почти забытое сейчас, — перевел с рапторианского Оран’Джахат. — Развитие технологий и общества на Сарисуру приводило к тому, что каждое новое поколение жило лучше, чем предыдущее, что вызывало раса’ири’дан’ири’хати. Вплоть до открытия Сидуса старики часто подсознательно желали молодежи худшей жизни, завидуя тому, что не имели в их годы того же.

— Думаю, Предтечи, закладывая в Разум определенные установки по взаимодействию с будущими галактами, думали, что раз уж немертины погубили их цивилизацию, то потомки должны доказать, что достойны и сами справиться, — сказал Кема.

— Ну и черт с ними! — оскорбилась Лекса. — Идемте к Хангу, он уже волнуется.

Магазин виниловых пластинок с ничего не говорящим названием «Кхаринза» словно вернул меня на Арт-улицу моего родного города. Шум и великолепие Второго куба отрезало, стоило войти в полутемный торговый зал. Здесь пахло бумажными книгами, пылью и деревом, из которого был сделан не только скрипучий пол магазина, но и полки, где выстроились длинные ряды древних носителей музыкальных записей. Звучала негромкая музыка — одинокий бард под гитару надрывно пел о пробуждении Спящих и о любви к той, что любит другого.

— О, это же Инфект! — с видом знатока заявила Лекса.

— Это Инфект, — авторитетно подтвердил Ханг.

Воин приблизился, посмотрел на меня озабоченно:

— У тебя проблемы.

— У меня проблемы, — подтвердил я, потом до меня дошло: он знает что-то еще. — Какие?

— Следуй за мной. — Скептически оглядев моих спутников, он сказал: — Рапторианцы могут выпить за баром, там подают минуман’пеньегар. Дрянь редкостная, прожигает любую посуду, кроме той, что с Сарисуру.

Мои рапторианцы и не подумали пошевелиться, посмотрели на меня и только после моего кивка отправились к маленькой барной стойке в дальнем конце зала. Там же стоял журнальный столик с проигрывателем и наушниками.

Мы с Лексой пошли вслед за Хангом в дверь между шкафами. Бросив напоследок взгляд на рапторианцев, я увидел, как Кема обнюхивает наушники и пробует их на вкус.

Женевьева ждала нас внутри маленькой каморки с черной стеной, которая оказалась огромным экраном. Кроме этой стены, в комнате не было ничего примечательного: маленький столик на двоих, пустая ваза на нем, диван и фотография на стене, с которой улыбались пятеро. В одном из них было легко узнать молодого Ханга — огромного широкоплечего парня в футбольной форме. Рядом с ним стояли еще трое: низкорослый араб, высокий и мощный латиноамериканец с пронзительным и серьезным взглядом и среднего роста подросток с европейской внешностью и яркими зелеными глазами, неуловимо похожий на Лексу, который смотрел не в камеру, а на синеглазую блондинку — симпатичную и с широкой улыбкой от уха до уха. На снимке стояли их подписи, похожие на те, что я видел в раздевалке «Слейпнира».

— У тебя проблемы, — повторил Ханг, указывая мне на диван.

Я сел, Лекса осталась стоять и беспокойно начала мерить шагами комнату.

Женевьева сразу перешла к делу:

— Картер, у нас только что была гиперсвязь с Землей. Карпович потребовал тебя убрать.

— В смысле?

Ханг провел рукой по горлу:

— Совсем.

Человек, совсем недавно настолько убежденный в моей ценности для человечества, хочет моей смерти? Да что вообще в голове у немертинов? Зачем я им был нужен? Держать вида своего первого рядом, чтобы слить кур’лыку при первой возможности? Моя голова от всех этих странностей была готова взорваться, и приказ о моей ликвидации стал всего лишь еще одной загадкой. Вряд ли Ханг сказал бы мне об этом прямо, реши он исполнить приказ.

— Мы откровенны, потому что приказ неоднозначен, а Карпович отказался его объяснить, — добавил Ханг.

— Когда именно это случилось? — спросил я.

— Около получаса назад, — переглянувшись с Хангом, ответила Женевьева. — Пока мы думали, что с тобой делать, с нами связалась Лекса, и мы решили ничего не предпринимать, пока не выслушаем тебя.

Примерно столько прошло с момента, как Алиса прикончила Анака Чекби, хотя спусковым крючком сработала, скорее, смерть немертина.

Получается, их суперквантовый мозг увидел во мне угрозу и велел Карповичу меня устранить? Хотя наверняка у немертинов все не так, как у прочих рас, без каких-то приказов: если они действуют как единый организм, то должны понимать каждую часть этого чудовищного конгломерата без лишних сигналов. И вот я, Картер Райли, ставлю под угрозу их планы по экспансии, так как могу разоблачить их на Сидусе и в Солнечной системе, что реально представляет опасность, ведь их пока и там, и там не так уж много.

— Карпович не человек, — подумав, начал я.

— Звучит интригующе, — нахмурился Ханг. Достав из внутреннего кармана плоскую фляжку, он отхлебнул из нее, поморщился и убрал обратно, стараясь ни на кого при этом не смотреть. Нам он не предлагал, видимо, понимая, что согласием никто не ответит. А может, просто жалел разбазаривать остатки того пойла, что булькало у него во фляжке. — А кто он?

— Немертин…

Я пустился в разъяснения. Рассказывать в самом деле пришлось долго, потому что все трое: Лекса, Ханг и Женевьева — превосходно владели навыками допроса, помогая мне вспомнить даже то, что я забыл или на что не обратил внимания. А иногда — даже то, о чем я сам не догадывался, как, например, информацию о том, что, познавая мир, немертины не берегли носителей, относясь к ним, как