Техно-Рай - Алексей Юрьевич Булатов Страница 43

Но продегустировать сыры Техно я был совсем не против. Впрочем, ничего особенного я не почувствовал. Мягкий сыр напоминал скорее спрессованный творог, только сладкий. Твердый сыр имел какой-то необычный привкус и своеобразный запах. Жаренный был просто горячим сыром, вполне приятным на вкус.

О молоке хочется упомянуть отдельно. Его я тоже не особо люблю, предпочитаю кефир. Свежее, из-под коровы, еще куда ни шло. В детстве я мог выпить его довольно много. Правда, мой организм потом сбоил несколько дней, что вызывало определенный дискомфорт. Но моя бабушка, например, считала, что это просто чистка, очень полезная.

В Техно железки не могли допустить такого сбоя моего организма. Поэтому молоко было пастеризованным, о чем мне сразу сообщила Миэль. И оно оказалось удивительно вкусным. Правда, непривычно сладким. Вообще сочетание свежего хлеба, сыра и молока, было восхитительным. Очень быстро я проглотил четыре мега-чизбургера, разместив сыры между двумя кусками хлеба.

После такой еды силы покинули меня. Мне стало лень даже дойти до машины. Но и спать в такую жару, даже в шатре, не представлялось возможным. Поэтому я совершил неимоверное усилие и дотащил себя до авто, где тяжело плюхнулся на сиденье и, переведя дух, дал команду Теху ехать в Мезру.

Тех ехал медленней, чем мог бы. Видимо, считал состояние моего организма и старался не растрясти содержимое моего желудка. За что я был безмерно благодарен ему. Четвертый бутерброд был явно лишним. А съел я его, видимо, только потому что возлежал на полу, а не сидел на стуле.

Климат-контроль установил комфортную температуру, и реагировал на малейшие изменения в моем самочувствии. Человек вообще очень капризное существо. То ему жарко, то холодно, в засуху мечтает о дожде, а в дождь о солнце. И в Техно были все условия для удовлетворения любых климатических капризов живых существ. Когда я сел в машину, меня обдало холодным воздухом, мгновенно остудив, а потом установилась комфортная температуру. Это было очень разумно. В моей первой машине с кондиционером я в жару накручивал температуру до семнадцати градусов и оставлял так. Итогом этого всегда были сопли ручьем. В холод же я поступал строго наоборот, выкручивая кондей до максимальной температуры из-за сиюминутного желания согреться или охладиться.

Радовало и то, что перчаточный ящик, «бардачок» по-простому, был оборудован настоящим холодильником. Он поддерживал постоянную температуру – ровно такую, чтобы напитки стали прохладительными, но при этом не были опасны для здоровья. Причем изменения в протокол в этом вопросе были практически невозможны. И мои мечты о холодной до ломоты в зубах воде не принималось во внимание, так как это противоречило головной процедуре «If это вредно человеку, Then все идет на фиг».

Внесение изменений в протокол на этом уровне было невозможно. Закрытых уровней было всего четыре. Два из них отвечали за целостность системы и резервное копирование. Алгоритмы этих блоков были полностью понятны, хоть и написаны, на мой взгляд, слишком архаично для такого продвинутого измерения, как Техно. Когда я просматривал код, появилось стойкое желание переписать все заново. Но по большому счету меня это не касалось, и я не стал вмешиваться. Вспомнились слова моего старого приятеля Равиля: «Кого бы мы ни пригласили, какие бы деньги ни заплатили, итог один – переписывать надо заново…»

Даже в Техно это было неизбежно. Хотя, порой мне казалось, что архаичность здесь возведена в правило. И по этой причине новые программисты даже не пробовали ничего исправить в старом коде. Они просто вставляли переходы на новые куски протокола, которые создавали с нуля. А старые куски так и висели вечными анахронизмами. Благо, что аппаратная часть позволяла не заниматься оптимизацией.

С одной стороны, такой подход делал программу уязвимой, но чем больше я понимал суть архитектуры, тем больше понимал ее устойчивость. Протокол – это мастодонт с кучей заплаток, с кучей систем автозащиты и перепроверок. Этот мастодонт был огромен, толстокож и потому непробиваем. Любой новый кусок кода при компиляции выполнялся единожды. Если появлялось хоть одно замечание, он автоматически комментировался, и система возвращалась к предыдущей версии протокола. Новая часть никуда не девалась, она просто висела среди инвалидных процедур и ждала исправления.

Так, например, исправления пятидесятилетней давности, внесенные после «Великого урагана», шлифовались в течении года, пока не получился стабильный релиз. Хотя речь шла всего лишь о небольшом изменении в карту территории из-за разрушения части побережья.

Да, сломать такую грандиозную штуку просто не представлялось возможным. Сюда бы, конечно, хакеров. Они бы смогли… Я же был простым программистом… В крайнем случае придется признать свое бессилие и предложить создать в Техно курорт для сирых да убогих. Я бы сам только ради этого вступил в их ряды…

Мезру покорил меня с первых секунд. Он словно сошел с древних фресок и был не похож ни на один город Техно, которые я посетил. Если Табул я запомнил как город стекла и бетона, современный мегаполисом, Касылдан – как тихий провинциальный одноэтажный городок, Сотак – город хрущевок, то Мезру был городом-храмом у подножья горы.

Город-мавзолей, город-памятник… Какие еще определения можно было подобрать к этому великолепию? Я сразу понял, почему все великие сражения Техно неизбежно приводили в Мезру. Этот город был настоящей сокровищницей. Повсюду виднелись золоченые шпили множества церквей, отделанные драгоценными камнями, размер которых поражал воображение. По сравнению с ними рубиновые звезды на башнях Московского Кремля казались елочными украшениями.

Толерантность к различным религиозным течениям достигла своего пика в Техно после создания Мирового Правительства. Новые течения возникали и пропадали с удивительной легкостью. Никто не препятствовал процессу. При этом каждая более-менее устойчивая «секта», как ее назвали бы в Родном, считала своим долгом построить свою главную церковь в городе Мезру. Высота шпиля считалась чем-то вроде мерила близости к Богу последователей этой «секты».

На верхушке шпилей обычно красовались символы веры – одно или все три орудия убийства Икаххи в феерично богатом исполнении. Мне запомнилась церковь с буквой Г на шпиле – символом последнего орудия убийства. Было похоже, что она выполнена из чистого золота и инкрустирована изумрудами. Рядом с ней стояла церковь, шпиль которой украшали сразу три символа. Металл, из которого они были изготовлены, был похож на золото разных проб. Гарпун отливал красным, металл стрелы был похож