И приведут дороги - Наталья Способина Страница 43

– Не знаю, – ответил Альгидрас. – В монастыре кваров не было. Раньше, подобно хванам, в ученье отдавали младшего сына старосты кваров. Но об этом осталась лишь память.

– Почему?

– Книги о том молчат, а в монастыре… Там тебя учат лишь тому, что тебе должно знать. А это сильно разнится с правдой.

– А на каком языке говорят в монастыре?

– На кварском, – нехотя отозвался Альгидрас. – И пока ты не спросила: здесь тоже о том не знают.

То, что в монастыре говорят на языке разбойников, казалось мне несколько странным.

– А с местными псами ты на каком языке говоришь? – с подозрением спросила я, потому что уже не была уверена в том, что могу на слух различить кварский и хванский.

– На хванском, – со вздохом ответил Альгидрас. – Я только вчера понял, что за все время ни один пес на меня ни разу не зарычал. Мне сложно говорить на словенском, и с псами, травами я говорю на своем языке.

Я невольно улыбнулась тому, что он всерьез говорит с растениями.

– Хванский псов будто успокаивает, – закончил он.

– А хванский ли? Если учесть, как они похожи с кварским.

На это Альгидрас ничего не ответил.

– А монастырь далеко от Свири?

– Месяца два пути. До него пять морей и горы. Я ходил теми водами только от нашего острова до монастыря. Путь сюда лишь на картах видел.

– Но это все равно недалеко отсюда, так? Люди из монастыря бывали в Свири?

– Братья никогда не покидают обитель. Ходят лишь по ближним морям. Сам монастырь на берегу. У него много земель, но они упираются в горы. Потому попасть туда только с моря и можно. Да и просто так к нему не подойдешь. Там Святыня. Она хранит их пуще любых воинов. Туда можно попасть лишь в ученье или по воле старейшины.

– То есть привезти свитки Миролюбу из монастыря никто не мог, так?

Альгидрас кивнул, глядя прямо перед собой.

– Ты сказал, что старокварскому тебя научил Харим. Почему не в монастыре? Там ведь хранятся знания, значит, должны быть старые свитки и книги, и вас должны были обучать этому языку, раз уж вы избранные. Это же часть истории мира. Разве нет?

Альгидрас жестко усмехнулся, отчего его лицо на мгновение стало почти неузнаваемым.

– Старокварскому там не учат. В самом монастыре были письмена на нем. Только надежно упрятанные. Но правда – она ведь как вода: камень проточит или обтечет. Я однажды, намаявшись со звездными картами, лег на лавку и увидел потолок. Он был высоким, свет туда почти не доходил, но я рассмотрел, что там не узоры – письмена. Харим к тому времени выучил меня этому языку. Только я не знал, что он старокварский. Не думал о том даже. Нас учили, что квары – враги, и все. Рассказывали те же легенды про сгинувший кварский остров, да что рождает их море. Мне десять было, и я не думал тогда, правда ли это. Харима уже не было, спросить я не мог. Потому я стал искать еще книги на этом языке. Были на любых других, а на этом не было. Язык был похож на хванский, только не хванский. Потом я списал слова с потолка и спросил у одного из братьев, может ли он прочесть. Не смог, хотя был одним из лучших. Сказал, что спросит у старшего брата, так тот ему плетей всыпал, чтоб не болтался в праздности. И тогда я пошел к Алвару.

На этом имени тон Альгидраса резко изменился. В нем появилась злость.

– Это тот самый брат, что запечатал мою жизнь в Святыню. Он был не просто одним из лучших. Он был Посвященным, и его готовили стать хранителем Святыни. Немногим старше, но важный такой. Мы встречались сперва разве что в трапезной да на общих чтениях. Он ни разу не говорил со мной даже, только смотрел всегда отчего-то. Взглядом точно зубилом в затылок вгрызался. Я по первости даже сидеть спокойно не мог. Все оглянуться тянуло. Наказывали за то без конца.

Я внимательно смотрела на Альгидраса и понимала, что он уже отвлекся от вопроса и явно переключился на воспоминания об этом самом Алваре. И было ясно видно, что он говорит об этом вслух впервые, а еще – что Алвар был очень важен для Альгидраса. Даже теперь, хотя прошло много лет. Я не могла избавиться от сложных чувств. С одной стороны, при упоминании Алвара мне стало не по себе: какая-то смутная тревога проснулась от звуков его имени. А с другой стороны, я чувствовала азарт, злость, кураж, и ко всему этому густо примешивалось разочарование и привычное раздражение. И именно то, как привычно ощущались эти эмоции, позволило осознать, что они не мои. Моей здесь была лишь необъяснимая тревога, остальное же прилетало от Альгидраса, и, кажется, он совсем этого не сознавал, погрузившись в воспоминания.

– А что было потом? – спросила я, когда стало понятно, что Альгидрас впал в глубокую задумчивость.

Он снова усмехнулся и провел пальцами по выщербине на скамье, чудом не занозив руку.

– Я долго собирался с духом. Он, знаешь, всегда казался таким взрослым и серьезным… Сейчас я понимаю, что уже тогда было ясно, что он будет хранителем, оттого и вились вокруг него братья точно пчелы. И знал он больше любого из братьев. Даже тех, кто был старше него. Я-то о том тогда не думал. Просто набрался смелости и подошел к нему в коридоре. Он был с двумя или тремя братьями – не помню. Сделал вид, что слов моих не услышал, и дальше пошел. Только все он услышал, потому что братья рассмеялись. Надо мной, верно. Я так разозлился, что наутро в трапезной за рукав его схватил и сказал, что мне с ним надо поговорить. Ожидал, что он рассмеется, как часто старшие делали, когда хотели принизить, но он не смеялся. Смотрел то на руку мою, то на лицо, и взгляд был такой, точно я букашка немощная: щелкнет пальцем и раздавит. Учителя увидели это. Меня окликнули, наказали потом. А он взглядом чуть дырки на мне не прожигал пуще прежнего на чтениях. А повернуться опять никак. Ну а потом я уже в коридоре его одного подстерег и перехватил за локоть. Он хотел вырваться, только Харим меня всякому научил. Мы бы всерьез подрались тогда, да он вспомнил, кто мы и где, сам остановился и мне сказал: «Стой!» И я сразу послушал почему-то. Потом он спросил, что мне нужно. И тогда я спросил, что за письмена в зале Мореходства. Он даже в лице не переменился. Будто и не слыхал о них до того. Просто попросил показать. А после мы…

Альгидрас снова замолчал, а потом раздраженно дернул плечом:

– Неважно дальше. Важно то, что в разные годы трое учеников умерли в монастыре от неведомой хвори. Все трое – хваны. Сколько там умерло кваров, остается лишь гадать. Оказалось, Алвар знал о письменах еще до меня и просто проверял, сколько из того ведомо мне. Спрашивал про разное. А я, дурак, рассказывал. Думал, что друга там встретил. А он все время знал и про Святыню, и про свитки, и про пророчества разные. И о моем будущем все знал, оттого и смотрел так все время, и держал рядом с собой. Когда он сдал меня на расправу брату Сумирану – это старейший из братьев, я думал, что тоже умру. Но выжил. Алвар после наказания пришел ко мне. Орехи в меду принес, будто я дите малое, говорил что-то. Были бы у меня силы, убил бы его в тот момент, – невпопад закончил Альгидрас, продолжая водить пальцами по скамье, и мое сердце неприятно замирало, потому что я все время ожидала, что острая щепка вонзится ему под кожу.

Он же словно этого и добивался. Я смотрела на его руку и думала о том, что сейчас услышала. Алвар, которого Альгидрас считал другом, просто использовал наивного мальчишку.

– Он защищал какую-то тайну?

– О да! – неприятно усмехнулся Альгидрас. – Ту же, которую защищали века до него. Отчего и гибли слишком любопытные.

– Но ты не погиб.

– Явно не от доброты Алвара. – Альгидрас хлопнул ладонью по скамье и придвинул к себе книгу. – Я покажу тебе Деву.

– Ты не погиб, – повторила я, перехватывая его запястье и не давая перевернуть страницу. – Ты обижен на него за предательство, но ты ведь выжил. Хотя сам признаешь, что других убили.

Альгидрас повернулся ко мне и вновь жестко усмехнулся:

– Это означает лишь то, что он знал, для чего я нужен в будущем. Знал, что однажды отдаст меня