Кристина Стайл - Дань с жемчужных островов Страница 48

— Смотри, — обратился к Балаи купец, который ехал рядом с ним на изящной нервной лошадке, совершенно не пригодной для дальних переходов, — какое удивительное дерево.

Балаи проследил глазами за рукой купца и невольно вздрогнул. Но не корявое деревцо, напоминавшее очертаниями старуху с поднятыми для проклятия руками, испугало художника. Его зоркие глаза увидели то, что не заметил беспечный купец. Корни дерева обнимали крупный камень, который, казалось, только на них и держался. Стоило ветру посильнее ударить в скалу, как камень непременно сорвется и повлечет за собой другие, словно специально рассыпанные по склону. Начнется камнепад, который сметет с тропы любого, кто будет в тот миг проходить по ней.

— Надо поспешить! — крикнул Балаи, чтобы его услышали все. — Тут очень опасно! Огромный камень навис над скалой!

— Не паникуй, — рассмеялся кто-то в ответ. — Этот камень висит здесь с сотворения мира. Тысячи людей проходили под ним. Он только кажется страшным, а на самом деле держится очень прочно.

И тут дерево, стоявшее на скале, словно услышало их спор. Оно вздрогнуло и заскрипело, и в этом противном звуке Балаи послышался дребезжащий старушечий смех Он снова взглянул вверх и замер, словно сам обратился и каменное изваяние: корни разжались, как пальцы цепкой руки, и камень с грохотом полетел вниз, сметая все на своем пути. Все бросились врассыпную, но разве можно укрыться от камнепада на горной тропе? Люди падали и больше не поднимались, лошади вставали на дыбы, сбрасывая седоков, слышались вопли и хруст ломавшихся костей…

Лошадь, на которой ехал Балаи, взбрыкнула, и он непременно свернул бы себе шею, ударившись о землю, если бы не ухватился обеими руками за колючий куст, который, на его счастье, рос неподалеку. Повиснув на скале, Балаи испуганно озирался вокруг, пытаясь найти хоть крошечный уступ на который можно было бы поставить ногу, потому что руки, пронзенные острыми шипами, отказывались ему служить. Сверху сыпались камни, и вот один из них, спружинив на ветках куста, перелетел через голову художника и со страшным грохотом рухнул на землю. Скосив глаза вниз, Балаи с изумлением увидел, что камень начал медленно погружаться в почву, затем все быстрее и быстрее, оставляя за собой широкую яму с неровными краями. «О боги!» — успел подумать Балаи, пальцы его разжались, и он стремительно полетел вниз.

Падение длилось долго. Художника окружала непрочная тьма, воздух был сырым и холодным, время, казалось, замерло. Постепенно вокруг Балаи начало появляться слабое свечение, словно где-то внизу был спрятан источник света, но его лучи не могли рассеять тьму. Внезапно скорость падения резко возросла, и Балаи, безуспешно пытавшийся ухватиться за края ямы, рухнул в рокочущие волны Вынырнув на поверхность, он увидел, что стало гораздо светлее и что свет идет откуда-то спереди, по течению быстрой реки, в которую он попал. Стремительный поток подхватил его и понес навстречу свету. Вода была обжигающе холодной, и Балаи, собрав последние силы, попытался выбраться на берег, который, к счастью, оказался недалеко.

С трудом уцепившись за скользкий камень, стоявший у самой кромки воды, художник отдышался, а потом, несколько раз срываясь и падая обратно в реку, все-таки умудрился выбраться на сушу. Глаза его успели привыкнуть к полумраку, и он внимательно огляделся по сторонам. Такой огромной пещеры ему еще никогда не приходилось видеть. И всюду — лишь голые камни, такие холодные, что это чувствовалось даже на расстоянии.

Немного отдохнув, Балаи решительно направился по миопию подземной реки, стараясь не покидать берега, чтобы не заблудиться. Он понятия не имел, куда в конце концов выйдет, но и оставаться на месте в ожидании голодной смерти тоже не собирался. Он шел, пробираясь между камнями, бездумно и бесцельно. Кое-где начали попадаться незнакомые растения. Все они, лишенные солнечного тепла и света, были хилыми, блеклыми, уныло-серого цвета, но все-таки это была жизнь, а значит, появлялась надежда, что пещера рано или поздно кончится. Иногда, осматриваясь, Балаи думал, что все это ему снится, и старался запомнить этот совершенно нереальный мир, чтобы, пробудившись, запечатлеть его на полотне.

Даже под пыткой Балаи не смог бы сказать, сколько времени он бредет по холодной пещере и день сейчас или ночь. Он просто шел, не останавливаясь ни на миг, сосредоточенно глядя под ноги, чтобы не споткнуться и не сломать ногу, и, следовательно, не остаться тут навсегда. Вдруг он остановился, словно кто-то шепнул ему: «Спасен!», и поднял голову. Далеко впереди полыхал яркий свет. Солнце?! Но разве можно было что-нибудь рассмотреть на таком расстоянии? И Балаи, ускорив шаг, почти побежал к долгожданному свету, обещавшему вожделенное тепло.

Он бежал и бежал вперед, все больше убеждаясь, что там, впереди, дневной свет, а когда наконец выскочил из высоких каменных сводов, сердце его затрепетало от радости: перед ним лежала долина, залитая жарким солнцем, Какое это было счастье снова видеть голубое небо, ярко зеленую траву, деревья, пышные кусты и чудесные цветы!

— Слава тебе, великий Митра, Податель Жизни! — воскликнул Балаи.

Словно в ответ на его слова вдруг прогрохотал гром, и деревья вздрогнули от сильного порыва ветра. Художник в изумлении огляделся. Откуда гром? На небе — ни облачка. И тут его осенило. Это могло быть лишь ответом на прославление чужого бога! Значит, несмотря на то что все вокруг выглядит таким привычным и знакомым, это не поверхность земли? Значит, он попал в подземную страну, как дм капли воды похожую на ту, откуда он пришел? Но как такое может быть? Или он умер и попал в страну Огненного Бога Эрлика? Эрлик — суровый и жестокий бог, он вполне мог рассердиться, что прибывший к нему сначала вспомнил Митру.

— Прости меня, достославный Эрлик, — пробормотал Балаи, — не со зла я не сразу вспомнил о тебе.

И снова загремел гром, налетевший ветер прижал к земле высокую траву, затрещали ветки деревьев, и с них посыпались какие-то плоды. Посмотрев под ноги, Балаи увидел какой-то необычный фрукт овальной формы нежно-розового цвета и, совершенно не думая о возможных последствиях, впился в него зубами, так как вдруг почувствовал, что голоден настолько, что готов щипать траву. Внезапно под ступивший голод был так силен, что художник даже забыл на миг о гневе неведомого бога. Фрукт оказался сочным и удивительно нежным. Его бледно-желтая мякоть таяла во рту, и с каждым глотком к Балаи быстро возвращались силы, а съев еще пару удивительных фруктов, он и вовсе забыл и о богах, и о том, как попал в эту долину, и о том, что даже не догадывается, как дальше сложится его судьба. Ему стало легко и радостно, так что даже захотелось петь. Такие ощущения он испытывал лишь однажды, когда по неопытности перебрал вина. Махнув на все рукой, Балаи лег на шелковистую траву, закинул руки за голову и мгновенно заснул.