Дуглас Брайан - День мёртвых Страница 5

— Это здешний конюх, — пояснил горбун. — Некогда попал под телегу. Его долго вытаскивали, потом лечили, но все его кости срослись не правильно и в иных местах торчат, грозя проткнуть кожу.

— Господин! — тонким плачущим голосом вскричал конюх. Подпрыгивающими шагами он с трудом добрался до середины зала и там остановился. Конан вдруг понял, что конюх обращается к нему.

— Я хотел поймать твою лошадь! Привязать, накормить… но она сбежала. Животное сильнее меня, господин. О, что мне делать?

Он зарыдал, глядя в пол и трясясь. Конан с ужасом смотрел, как на сгорбленной спине подпрыгивают лохмотья.

— Теперь уж ничего не поделаешь, — угрюмо отозвался киммериец, — Бессловесная скотина — и та умнее вас. Поняла, что отсюда нужно уносить ноги, и чем скорее, тем лучше. А вы сидите и ждете, пока сгниете заживо,

— Мы бессильны, — повторил горбун, — В определенной степени мы всегда были творениями Созо, Нам трудно разорвать эту связь. Да и имущество — дом, хозяйство, старые родители…

— Это я уже слышал, — проворчал варвар" — Обывательские разговоры, Ладно, подумаю. Вы проводите меня в логово колдуна?

Все опять замолчали"

— Мне нужен проводник! — повысив голос, произнес киммериец, — Иначе я отказываюсь помогать вам.

После долгой паузы в темном углу что-то закопошилось, и на свет выбрался человек, который еще ни разу не вступал в беседу. Это был коренастый, скособоченный, но крепкий мужчина лет. пятидесяти с виду,

— Меня звать Дирон, — представился он, — Тележник.

Конан важно кивнул ему.

— Ты знаешь дорогу к новому дому колдуна?

— Подозреваю, — сказал Дирон. — Это в лесу. Я ходил за деревьями и кое-что видал.

— Хорошо, — Конан поднялся, — Выходим немедленно и покончим с этим!

— А сборы? — засуетился горбун, — Какой-нибудь еды на дорогу? А оборудование?

Конан презрительно плюнул,

— Сборы — встать да пойти, понял? Оторвать задницу — вот и все сборы. Припасов ваших мне: и даром не надо. Конан из Киммерии тухлятиной не питается. Поймаем в лесу какого-нибудь зайца А оборудование, — . Он похлопал ладонью по ножнам с мечом — Вот мое оборудование!: Все, хватит болтать. В путь!

Он подтолкнул тележника в шею, как будто погонял его на каторжные работы, и оба покинули таверну.

Лес начинался сразу за городом. Дышать здесь было немного легче, хотя туманный холодный воздух обжигал легкие и казался густым. Но, по крайней мере, не было удушающего дыма.

Да и человеческое жилье, запущенное и разваливающееся, действовало на Конана дурно, Как будто находишься в одной комнате с умирающим. Тележник Дирон топал, высоко поднимая ноги в сапогах, Он почти ничего не говорил, только время от времени останавливался и вертел головой, как будто, прислушивался или принюхивался к чему-то,

— Что ты высматриваешь? — спросил Конан, тоже останавливаясь.

— Сам не знаю, — признался Дирон.

— Ты мне лучше скажи, — посоветовал варвар. — Будем высматривать вместе.

Дирон, подняв голову, глянул на своего рослого спутника. Конан выглядел достаточно диким, чтобы учуять врага прежде, чем тот даст о себе знать неосторожным движением или звуком. Тележник вздохнул.

— От жилья Созо дух особый… Иногда мне чудится, будто ветер его приносит. Такой странный дух… Не знаю, с чем сравнить. Иногда в тележной мастерской так пахнет, когда делаешь дорогую повозку и покрываешь лаком…

Конан честно попытался представить себе, как пахнет в тележной мастерской, но, увы — эти усилия не увенчались успехом.

— Ладно, веди, — проворчал он. — Долго идти-то?

— Откуда мне знать! Я ведь никогда там не был. Просто предчувствие.

— Ну хотя бы приблизительно?

— Приблизительно… Может быть, до вечера доберемся. А может, и к утру следующего дня. А если заплутаем — то через пару дней. Я ведь не знаю, Конан, где это находится. У меня просто…

Он запнулся.

— Предчувствие, — заключил за Дирона киммериец и похлопал тележника по плечу, твердому, как булыжник. — Я понял.

Опыты Созо близились к завершению. В глубине пещеры горел огонь, озаряя красноватым светом жилище мага: смятые и изрядно подгнившие звериные шкуры, служившие ему постелью, несколько вырытых в земле и обмазанных глиной ям, в которых находились различные субстанции, десяток грубо вылепленных глиняных горшков, мешок, набитый различными травами и кореньями. Созо, оборванный, отощавший, с безумно горящими глазами расхаживал взад-вперед по пещере с книгой в руках. То и дело он заглядывал туда и повторял одну и ту же фразу на древнем лемурийском языке. И каждый раз, когда слова давно отзвучавшей речи вновь сотрясали воздух, языки пламени взвивались почти под самый потолок пещеры.

Созо чувствовал лихорадочное возбуждение. Осталось совсем немного. Он уже ощущал ветер, доносящийся с Серых Равнин, и чей-то невнятный зов. Многое он позабыл за эти годы. Но только не лицо девушки. Оно так и стояло перед внутренним взором — мага и Чорсена, теперь уже обе эти личности были слиты воедино,

Он пытался вспомнить ее имя. Это давалось ему труднее всего. Чорсен и сам забыл, как ее звали. Только лицо и зовущий голос. Ему виделось во сне, как она падает. Веревка обрывается, и девушка летит вниз, на мостовую. В темном воздухе развеваются ее светлые волосы, ее длинное белое платье. И было-то невысоко, но она неудачно упала, прямо на спину и сломала себе шею. В раскрытых глазах — кроткий упрек. Эти глаза преследовали Чорсена даже после того, как он пробуждался от собственного крика.

Но как же ее звали? Созо решился отправиться на Серые Равнины, отыскать там бритунийку и спросить ее об имени. Может быть, она ему напомнит. Он представится другом Чорсена. Только одно тревожило Созо. Вдруг там, на Серых Равнинах, он будет выглядеть как Чорсен? Тогда она не ответит ему на вопрос об имени; Тогда она плюнет ему в лицо.

Но попробовать стоило. Созо выкрикнул последние несколько заклинаний, и из пламени вдруг поднялся могучий вихрь. Все тело мага охватило жаром, а затем вокруг встала стена огня. Он несколько раз жадно вдохнул воздух и…, перестал дышать.

Постепенно огонь рассеивался, как рассеивается туман. Стало очень тихо. Созо обнаружил, что находится в совершенно незнакомом месте. Мир сделался плоским и утратил цвет. Все предметы обладали различными оттенками серого. Ни белизны, ни черноты. От тишины закладывало уши.

Потом где-то вдалеке начал; звучать голос. Созо напряг слух и в конце концов различил чье-то пение, тонкое, на высокой пронзительной ноте Оно звучало то тише, то громче, но всегда на одной и той же ноте, словно балансируя на тонком канате.