Мортарион: Бледный Король - Дэвид Аннандейл Страница 5

— Нет, — отрезал Мортарион. Затем он указал на разрушенный улей. — Пусть ваше понимание придёт к вам вон там. Именно там началась битва за Галаспар, там же всё и решилось. Следуйте туда, братья мои. Осмотрите всё, что вам нужно увидеть. Вы хотите знать, как я вёл эту войну и почему? Да будет так.

Глава 3

Мортарион решил познакомить своих братьев с былым Галаспаром. Если его настоящее так огорчает их, он заставит родичей взглянуть на прошлое этого мира. Мортарион привёл обоих примархов к высочайшему шпилю центрального планетарного улья, Протаркоса. Внутри него располагался первичный командный центр. Точнее сказать, оболочка того, чем он был когда-то. Несколько проводов свисали с остатков потолка, едва ли напоминая о всевидящем невральном центре, который контролировал тридцать миллиардов жителей на одной лишь столичной планете империи. Пол потрескался, а потолок расплавился, оставив залу открытой потокам ядовитого ветра.

Повинуясь кивку Мортариона, техноадепты пробудили к жизни прошлое Галаспара. Они возродили картины прежних времён с помощью десятка сервочерепов, проецирующих видео— и пикт-потоки на ещё функционировавшие экраны разрушенного паноптикума. Сервочерепа обладали полным доступом к архивам Ордена — записям на всех возможных носителях, избыточных и дублирующих друг друга; таков был памятник мелочности тиранов, переживший созданную ими империю. Архивы представляли собой автопортрет цивилизации, находившейся в смертельном застое, и Мортарион приказал сохранить их. Эти доказательства сберегут память о прегрешениях Ордена даже после его уничтожения.

Примархи собрались вокруг экранов, впитывая потоки изображений, звуков и текстовых данных, что помогали им сформировать образ мира в своём сознании.

— Вот что здесь царствовало, — произнёс Мортарион. — Вот что я пришёл уничтожить.

Повинуясь командам примархов, сервочерепа продолжали воспроизводить архивную информацию. Поначалу природа власти Ордена над Галаспаром проявлялась лишь в общих чертах, но затем сформировалась в более мелких крупицах страданий.

Со своей орбиты Галаспар выглядел грязно-коричневым шаром, его атмосфера изобиловала твёрдыми частицами, а сернистые облака были насыщены промышленными отходами. За покровом облаков простирался мир, начисто лишённый океанов и пахотных земель. Открытые водоёмы и зелень больше не были даже мифами — об их существовании попросту забыли, а их смерть не оплакивали. Воздух был ничем иным, как средоточием ядов. Земля же представляла собой потрескавшуюся скалистую пустошь, заваленную вокруг ульев множеством обломков и покрытую растущей топографией нечистот.

Дышать воздухом Галаспара было равносильно смертному приговору. Планета веками оставалась необитаемой, за исключением тридцати миллиардов душ, забитых в аркологии, покрывавшие поверхность мира подобно вулканическим конусам.

Ульи вздымались высоко, их шпили врезались в мутные облака планеты. Окон в наружных стенах не было. Прошли столетия с тех пор, как жители планеты — за исключением, разумеется, элиты — взирали на окружающий пейзаж. Ульи заточили внутри себя тела жителей Галаспара. Орден сковал их разум.

Внутри шпилей процветали хозяева империи. В них концентрировалось богатство планеты. И царила роскошь. Иерархия Ордена была твёрдой и структурированной, подобно ступеням пирамиды. Наиболее крупные и величественные помещения, равно как и наибольшее богатство принадлежали тем, кто обладал наибольшей властью. Это было не просто неизбежным результатом неравного распределения власти. Таков был закон.

Если бы и существовала идеология, изначально руководившая созданием Ордена, некая система верований, которая оправдывала бы действующую форму империи и облачала эту самую форму в одеяния чего-то, претендующего на роль морали, об этом давным-давно забыли — как и о существовании океанов. Никто не помнил, как именно развивался Орден, как он пришёл к власти и что он мог собой когда-то представлять. Даже составленные в явной одержимости хроники его правителей не уходили так далеко в прошлое. Орден превратился в идеальную тавтологию понятия силы. Те, кто находился у власти, были там просто потому, что были. Их права не могли подвергаться сомнению, ибо концепция «прав» была чуждой для Галаспара.

О собственности, впрочем, сказать подобного было нельзя. Собственность на планете не могла быть определена как право — точно так же, как нельзя было сказать, что камень имеет право быть твёрдым. Собственность была абсолютной. Власть этого понятия казалась безраздельной. Собственность была кодифицирована и регламентирована планетарной бюрократией, действовавшей единственно ради вечного существования себя любимой и поддерживающих её структур.

Расположившиеся на вершине социальной пирамиды именовались контролерами Ордена. Они жили на вершинах шпилей, в залах, отмеченных прямолинейной роскошью.

— Как я вижу, понятие искусства на Галаспаре вымерло, — заметил Сангвиний.

Не было ни статуй, ни картин, ни фресок, украшающих обиталища контролеров. Искусство существовало вне категорий и измерений бюрократа. Его нельзя было полностью контролировать единицами потребительской стоимости, и потому спустя столетия оно исчезло из воображения Ордена. Его игнорировали до тех пор, пока не забыли совсем.

Мортарион хмыкнул. Его не беспокоило отсутствие произведений искусства. На Барбарусе его тоже не было. В жестоком, полном нужды существовании населения его родной планеты не нашлось места для развития искусства. Когда примарх думал об Ордене, в его душу возвращался гнев, но совсем по другой причине.

— Искусство — суть роскошь, — сказал он своим братьям. — В истинных потребностях между жизнью и смертью для неё нет места. Хотя вы, само собой, не согласитесь.

Короткий взгляд, который Мортарион бросил в сторону Сангвиния, показывал, что ему плевать на возражения Ангела.

Сангвиний ничего не ответил.

— Тем не менее, Орден роскошью располагал, — проворчал Мортарион низким рычащим голосом.

Роскошь на Галаспаре была измеримой. Она определялась площадью полов и высотой потолков. Определялась размером кроватей, а также количеством еды и одежды. И в первую очередь она определялась количеством трудоспособных единиц, находившихся в непосредственной собственности каждого контролера. Это были средства для обретения большего богатства и большей власти. Распоряжение этими средствами превратилось в обязанность. Понятие «свободного времени» не знали даже верховные контролеры Галаспара. Они жили, чтобы увековечить свою власть, а власть эта существовала единственно ради своей преемственности.

— Рабочие единицы, — отметил Гор, повторяя термин, которым пользовался Орден в отношении гражданских лиц.

— Рабы, — возразил Мортарион. — Воспринимаются как числа, и ничего более. Смотри на них. Смотри. Под занятыми контролерами шпилями располагались сотни уровней административных чиновников. Миллионы трудившихся здесь создали Орден таким, какой он стал. Бюрократия в своём наивысшем, прогнившем насквозь воплощении.

Повелитель Гвардии Смерти запустил кадры складов с низкими потолками, каждый столь же безлико-серый, как и все остальные.

— Вот вам, — продолжил примарх, — и паутина рабочих мест. Жизнь чиновников не имела иного определения, кроме как вечное однообразие. Директивы спускались сверху, указы дробились и подразделялись по мере того, как они просачивались вниз