Закон Кейна, или Акт искупления (часть 2) - Мэтью Стовер Страница 50

Не от боли.

- Сражайся со мной, - шептала она. - Сразись со мной, Кейн...

В этом тоне было нечто, заставившее кровь грохотать в ушах. И не только в ушах. Она снова приблизила лицо, индиговые глаза чуть не слились с его глазами, пока восстанавливался разбитый нос, и она мурлыкнула: - Куда же ты подевал те отмычки? - и пальцы в перчатках нагло полезли ему в задницу.

- Кончай это на хрен! - удалось ему сказать, но не больше, ибо уста ее снова были напротив и язык заползал в рот. Он укусил ее язык, сильно, на зубах кровь и даже мясо, и она выползла наружу, стеная, и когда язык сросся, шепнула: - О да...

Он с трудом вывел вперед руку, тыл ладони касался твердых как пули сосков, и надавил пальцами на ключицу. Медленное упорное давление заставило ее чуть отстраниться, и он смог сказать: - Ангвасса... это изнасилование. Понимаешь? Изнасилование. Этого ты хотела?

Она отпустила ягодицы и скользнула к пенису.

Он поглядел вниз. Стояк был тверже стали.

- Ты меня хочешь, - пробормотала она. - Хочешь.

Он не мог отрицать. - Может, паренек хочет, чтобы его попросили.

- Точно? Находишь меня недостаточно вежливой?

Верно, и еще он никогда не был силен в сексе с живыми супермашинами для убийства, к тому же склонными к самоубийству.

- Так прошу, Кейн. Прошу, - сказала она и опустилась перед ним на колени и провела губами, медленно, твердо и неумолимо по всей длине члена.

Тут он почти потерял концентрацию, потому что вспомнил слова Туранна. "Криллианцы не изготавливают автоматическое оружие".

- Ну, если ты так настаиваешь... - Он бережно отстранил чресла от ее губ. И сказал: - Погоди. Погоди, Ангвасса. Возьми пистоль. Будет еще лучше.

Она нахмурилась.

- Давай. Тебе понравится. Обещаю.

Она отошла и сунула руку за решетку. Он рванул следом и обвил ей шею рукой. Груди ее были маленькими и твердыми, почти как мышцы; вторая рука скользнула ей в трусы, и женщина застонала. - Та кнопка у большого пальца. Это крепление обоймы. Нажми ее.

Она так и сделала, и обойма выскользнула на пол. - Что теперь?

- Отдай мне и снимай трусы.

Она изогнула шею, чтобы лучше видеть. - Что?

- Давай. - Он прижал ее и ощутил губами ее окровавленные губы. - Давай. Тебе так нравится, да? Буду целить в тебя, пока трахаю. Могу держать у головы. - Он скользнул рукой между ног. - Или можешь взять в рот.

Она содрогнулась и сжала его руками, готовыми крушить кости в порошок. - Но... но Он...

- Не заряжен. Он тебя не остановит. Зачем бы Ему?

- Да, да. Конечно. Не заряжен. - Она ввела кончик ствола в рот, осторожно, неуверенно. Затем язык пополз по полированной стали. Глаза смыкались. - О да. О, Кейн, да...

- Давай, пробуй, - пробормотал он, губы к шее. - Хочу посмотреть, смелая моя.

И сделал шаг назад, когда она заглотила глубже. Вторая ее рука скользнула в трусы; палец нажал крючок.

Голова взорвалась.

Даже шума было немного: влажное хлюпанье и всё. Тело дернулось, ноги подогнулись и она упала грудой белого и алого, а он встал над трупом, обрывки лица стекали по груди.

И сказал: - Добро пожаловать.

Огнестрельное оружие здесь было в новинку, автоматы вовсе неизвестны; она и ее бог не ведали, что автомат, выстрелив, заводит следующий патрон. Живи и учись.

Да, хорошенько учись.

Он встал на колени, стирая кровавые ошметки с лица и волос. Ее плащом. Взял автомат из руки, вставил обойму и передернул затвор. Едва успел подняться, тело ее объяло синее пламя.

- Вижу тебя, - буркнул он и выскользнул из камеры.

Расколотые ошметки плоти на висках уже размягчались, сами собой складываясь воедино. Большие куски черепа и мозгов, рассыпанные по всей камере, казались вполне настоящими, но отдельные капли крови пропали, а лужицы съеживались, будто ускоренно высыхая.

Он натянул штаны, надел через голову тунику и вогнал ноги в сапоги, не заботясь о носках. Поставил автомат на предохранитель, положил в кожаный сверток вместе с прочим снаряжением, связал шнурком. Хотя еще было время, прежде чем бог восстановит голову Шалтайки-Болтайки, он бегом спустился по лестнице, через конюшни и помчался по переулку так быстро, как только осмеливался.

День готов был стать очень плотным.

Он не пробежал и квартала.

Вышел в начало переулка и замер, дыша сильнее, чем было необходимо. Смотрел на улицу, но видел внутренность гарнизонной камеры. И ощущал падение теплых слез на голую грудь, годы назад, когда она обняла его в темной комнате, стирая память дня, и тихо заговорила о людях, которых - как им казалось - они никогда уже не увидят.

Нужно было спешить. Не было времени даже задерживаться здесь. Он знал слишком многое, чтобы вернуться.

Ему нужно было бросить ее. Нужно.

Так он и твердил себе, возвращаясь назад.

Чуть задержался в крошечных конюшнях. Там еще было два скакуна. У одного раздуто брюхо - явные колики, второй щадил заднюю правую ногу.

Он раскрыл двери. - Вы свободны. Идите, если хотите. Или оставайтесь. Выбирать вам.

Лошади не проявили энтузиазма: как заведено у профессиональных кавалеристов, хриллианцы хорошо заботились о скакунах. Он подошел к хромому, встал слева и всмотрелся в глаза. - Меняем план. Я не буду ждать. Не могу. Придется выйти. Сегодня. Где-то на закате.

Лошадиный глаз заволокло, он стал блекло-туманным, словно зимний лед.

Хотелось бы ему протянуть руку и коснуться ее... но были лишь слова. - Скажи Вере, мне нужна ее мама. И пусть ведет Делианна, ведь мне нужен и Ма'элКот. И Райте. Райте из Анханы - посол Монастырей при Дворе Бесконечности. Помни. Если всё пойдет хорошо, увидимся ночью. Если нет...

Даже слова кончились. - Береги себя, - сказал он мягко. - Если получится сберечь меня, надеюсь, ты не откажешься. Мне нужно идти.

Он оставил двери распахнутыми.

И скользнул в камеру, присел на пол у трупа Ангвассы Хлейлок, и затащил плечи и коронованную синим огнем голову на колени, и когда бог исцелил ее достаточно, чтобы смогла дышать, первые судорожные хрипы перешли в тихий задушенный плач; когда появились глаза для слез, она уже рыдала, долгое время прижимаясь к нему и уткнувшись носом в живот.

- Ну, знаешь ли, - произнес он нежно, -