Роберт Говард - Конан "Классическая сага" Страница 57

— О да! Клянусь Кромом, я буду рад отряхнуть с ног пыль этой дьявольской страны, — проворчал киммериец, сдирая одеяние с мертвого тела Великого Шамана и закутывая в него нагую принцессу. Он подхватил её на руки и понес, чувствуя тепло и нежность гибкого юного тела, прижавшегося к нему.

Через час они уже далеко обогнали возможную погоню. Они остановили лошадей и стали высматривать, куда повернуть на развилке дорог. Конан посмотрел вверх, на звёзды, поразмыслил и махнул рукой:

— Туда!

Джума поднял бровь.

— На север?

— Ну да, в Гирканию. — Конан рассмеялся. — Ты что, забыл, что мы должны ещё доставить эту девушку к её жениху?

Лицо Джумы выразило ещё большее удивление, чем прежде. Он видел, как Зосара обвила шею его товарища тонкими белыми руками, с какой радостью она склонила голову ему на плечо. К её жениху? Джума покачал головой. Ему никогда не понять киммерийцев. Но он последовал за Конаном и повернул лошадь к Горам Талакма, которые возвышались стеной, отделяющей колдовскую страну Меру от ветреных степей Гиркании.

Через месяц они прибыли в лагерь Куджалы, Великого Хана кочевников-куйгаров. Они выглядели совсем иначе, чем когда выезжали из Шамбалы. В деревнях на южных склонах Гор Талакма они обменяли звенья золотых цепей, которые оставались на запястьях и щиколотках Зосары, на одежду, подходящую для перехода через снежные горные перевалы и ветреные степи. На них были шапки, плащи из овечьих шкур, штаны из грубой шерсти и крепкие сапоги.

Когда они предъявили Зосару её чернобородому жениху, хан приказал воздать им почести и наградить их. После пиршества, которое длилось несколько дней, он отправил их обратно в Туран с золотыми дарами.

Отъехав на порядочное расстояние от лагеря хана Куджалы, Джума заметил:

— Хорошая была девушка. Не понимаю, почему ты не оставил её себе. И ты ей нравился.

Конан ухмыльнулся.

— Верно, нравился. Но я ещё не собираюсь бросить походную жизнь и осесть на месте. А Зосара будет гораздо счастливее среди драгоценных камней и мягких подушек Куджалы, чем разъезжая со мной по степям. В степи палит солнце, свирепствуют морозы, могут напасть волки — да и люди, что гораздо хуже. — Он хмыкнул. — Кроме того, хотя Великий Хан этого ещё не знает, у него скоро появится наследник.

— А ты откуда знаешь?

— Зосара сказала мне перед расставанием.

Джума усмехнулся и пробормотал что-то на своем родном языке.

— Никогда впредь не стану недооценивать киммерийцев!

10. Лайон Спрэг де Камп, Бьёрн Ниберг. «ЛЮДИ ТУМАННЫХ ГОР»

Конан, служащий в туранской гвардии, сопровождает посла. Отряд попадает в засаду, и спасаются только двое: Конан и Джамиль. Им надо пройти через перевал, вечно скрытый туманом, но там уже поджидают путников огромные чудовища.

Узкое ущелье окружали вздымающиеся вверх изрезанные склоны бурых скал, опалённых солнцем и покрытых редкими пятнами лишайника. Два воина на конях мчались в этом горном проходе, нахлестывая своих жеребцов и с тревогой поглядывая на окружавшие их каменные стены. Их наряд — красные рубахи и белые шаровары, сейчас грязные и пропотевшие, — выдавал принадлежность к туранской пограничной страже; их головы венчали шлемы, окутанные тюрбанами, широкие концы которых спускались вниз, чтоб защитить лицо от солнца и пыли. Внезапно один из всадников, широкоплечий гигант с яркими синими глазами, из-под шлема которого спадала на плечи тяжёлая спутанная грива чёрных волос, сделал знак рукой, и его спутник, небольшого роста худощавый туранец, натянул поводья и резко остановил скакуна, удивленно взглянув на товарища.

— В чём дело? — воскликнул он. — Мы не можем сейчас остановиться! Проклятые козгары, потомки свиньи, все ещё сидят у нас на хвосте!

— Лошадям нужен отдых, Джамаль, — сказал рослый всадник, видимо, командир, о чем свидетельствовала нашивка в форме изогнутой золотой сабли на рукаве его рубахи, знак чина ун-баши, десятника. Отбросив с лица край тюрбана, он ласково похлопал покрытую пеной морду своего жеребца. Его бока тяжело поднимались и опадали; похоже, несчастное животное едва держалось на ногах. В глазах синеглазого гиганта промелькнуло сочувствие, затем выражение его лица изменилось, и он со злобой сплюнул на камни.

— И все из-за этого посла! — прорычал он. — Копыта Нергала ему в задницу, зачем его понесло в селение козгаров? Я сто раз предупреждал ублюдка: доверять им нельзя — нельзя ни в коем случае! А этот болван только и думал, что о торговых договорах да караванных путях… Ну, и доигрался! Теперь его башка торчит перед алтарем козгарских жрецов, а рядом — головы семи наших парней…. Ну, ладно, посол — недоумок, но куда смотрел наш сотник, ок-баши? Он-то должен был знать, что представляют собой обещания козгаров!

— А что ему было делать, Конан? — возразил второй всадник.

— У ок-баши был приказ — во всем подчиняться посланнику и охранять его. Ты же знаешь, как с ним поступили бы, если б он не подчинился — сорвали перед строем знак власти сотника да высекли! Был ок-баши, а стал простой воин с исхлестанной плетьми задницей!

— По мне так лучше быть простым солдатом, но с головой на плечах, — буркнул Конан. — Нам с тобой повезло, приятель, что мы удрали оттуда. Теперь ещё бы избавиться от погони… подожди-ка! — Рослый синеглазый ун-баши внезапно прервал свою речь и предостерегающим жестом поднял руку. — Ты слышал какой-то шум? Во имя Крома! Что это может быть?

Привстав в стременах и наполовину вытащив из ножен кривую саблю, он внимательно вглядывался в окружающие всадников склоны ущелья. Джамаль провел рукой по притороченному к седлу копью, потом выхватил из-за спины лук и приготовил стрелу.

Внезапно Конан спрыгнул с коня и метнулся к торчавшей слева скале. У себя на родине, в Киммерии, что лежала далеко на севере от знойного Турана, он сызмальства привык лазать по отвесным скалам, и сейчас ловко, как белка, начал карабкаться на остроконечный пик.

Добравшись до гребня утеса, он осторожно высунул голову и тут же резко отшатнулся в сторону: его череп едва не разнесла тяжёлая дубинка. Второй удар неведомый противник нанести не успел — киммериец мгновенно подтянулся, перекатился на бок и, вскочив, перехватил его руки.

Каково же было изумление Конана, когда он понял, что в сильных его объятиях бьется, тщетно пытаясь вырваться, девушка — причем ни грязное лицо пленницы, ни растрепанные пыльные волосы не могли скрыть её удивительной красоты, а стройная фигуры была достойна резца лучшего скульптора.