Королева Аттолии - Меган Уэйлин Тернер Страница 6

* * *

Три дня спустя она подошла к дверям камеры вора. Издалека услышала его стоны. Постояла, прислушиваясь к хриплому дыханию, пока глаза привыкали к темноте.

Он лежал на боку в углу камеры, прижимая к груди искалеченную руку и поджав колени. В сыром тюремном холоде обливался потом и не шелохнулся, пока Аттолия не ткнула его ногой в изящной туфельке. Открыл глаза и посмотрел на нее безо всякого выражения. Лампа, которую кто-то держал позади нее, осветила его лицо, и она разглядела шрам на щеке. Кожа была такая бледная, что шрам казался темным.

Глаза были ясными, и она заглянула в них, рассчитывая увидеть ненависть, с которой часто сталкивалась в тюрьме, однако в глазах Эвгенидеса стояли лишь лихорадка, боль да какое-то чувство, которому она не смогла подобрать названия.

– Умоляю, – прошептал он голосом тихим, но ясным. – Не надо больше меня мучить.

Аттолия отпрянула. Однажды в детстве она в сердцах швырнула туфельку и сбила с пьедестала амфору с маслом. Амфора была ее любимая. Она разбилась, и аромат масла для волос витал в воздухе несколько дней. Она до сих пор помнила этот запах, хотя и не понимала, почему вонючая камера могла воскресить в памяти воспоминания о нем.

Она снова склонилась над Эвгенидесом, чтобы убедиться, достигло ли цели наказание.

– Эвгенидес, – сказала она. – Что ты можешь украсть теперь? Одной рукой?

– Ничего, – безнадежно ответил он.

Аттолия кивнула. Пусть Эддис хорошенько подумает, прежде чем засылать к ней своего любимца. Внезапно королева поняла, что он очень молод. До сих пор она не задумывалась о его возрасте и сейчас напомнила себе, что это не имеет значения. Важна только угроза, исходящая от него. И все-таки, глядя на скорчившееся тело, она немного удивилась, что Эддис отправила на опасное дело почти мальчика. Впрочем, и сама Эддис не намного старше, подумала королева. Она, Аттолия, по возрасту не сильно опережает Эддис, однако занимает престол гораздо дольше и имеет больше опыта. Королева обернулась к тюремщику.

– Я просила лекаря осмотреть его.

– Он и осмотрел, ваше величество.

– Укусы на ноге воспалились. – Она указала пальцем на опухшую покрасневшую кожу, видневшуюся сквозь дыры в одежде.

Тюремщик внезапно насторожился:

– Он проверил ожоги, как вы и приказали, ваше величество.

– Только ожоги?

– Вероятно, ваше величество. Таков был ваш приказ, ваше величество.

Аттолия раздраженно вздохнула. Чувство знакомое и, по правде сказать, в чем-то даже приятное.

– Если я не хотела, чтобы он умирал от одного заражения, то разве могла желать ему смерти от другого?

– Простите, ваше величество. Мне очень жаль.

– Пожалеешь еще сильнее. – И обернулась к капитану личной гвардии: – Доставить его в Эддис, пока живой.

Она вышла из камеры и по бесчисленным дворцовым лестницам направилась в личные покои. Через гостиную прошла в спальню, отослала бесчисленных служанок, села в кресло и долго смотрела, как над морем угасают последние лучи заката. Выкинула из головы мысли о воре, лежавшем на полу холодной камеры, но никак не могла отделаться от воспоминаний о своей любимой амфоре, разбитой, и о расплескавшемся масле.

Глава Четвертая

Королева Эддиса вышла во двор встречать своего вора. Рядом с ней стояли те из придворных, кого она не смогла никуда отослать. Ей вспомнилось, как однажды Эвгенидес поинтересовался, почему события с ее участием обычно превращаются в цирк и почему ему отводится роль танцующего медведя. Наконец показался паланкин, больше похожий на клетку, хотя окна были закрыты занавесками, а не решетками.

Несли паланкин эддисские солдаты. Они приняли его от аттолийцев у подножия горы и осторожно подняли по извилистой дороге, петлявшей вдоль старого русла реки Арактус. Аттолийцы шагали рядом, замыкали шествие эддисский посланник и его свита. Встретившись глазами с королевой, он еле заметно покачал головой, предупреждая: готовьтесь к худшему. Он уже передал ей донесение о том, что́ происходило в Аттолии.

Получив с гонцом вести от посланника, Эддис велела всем выйти и в одиночестве долго сидела на троне. Когда свет в потолочных окнах сменился сумерками, пришел слуга со свечами для ламп, но Эддис отослала его. В тот вечер парадного обеда не было. Придворные поужинали в своих покоях, и наконец самая пожилая из служанок пришла уговорить королеву лечь в постель.

– Сидя здесь, в темноте, ты ничего не сможешь сделать, дорогая моя. Ложись спать, – уговаривала Ксанта.

– Я могу думать, Ксанта. И мне надо подумать еще немного. Скоро я поднимусь к себе, честное слово.

Ксанта удалилась в королевские покои и стала терпеливо ждать. Так прошла ночь.

Утром королева переговорила наедине со своими министрами и настроилась на долгое ожидание. Она понимала, что Аттолия отправит Эвгенидеса домой, только когда закончит с ним, и ни минутой раньше.

Паланкин был красивый. В нем, вероятно, носили кого-нибудь из аттолийской знати по узким улочкам старых городов. Раздвижные двери запирались снаружи, чтобы сохранить внутреннее убранство и ткани, когда паланкин простаивает. А еще они позволяли держать вора под замком, пока его не доставят в Эддис. Эта предосторожность была излишней, но аттолийские гвардейцы, посланные с паланкином, получили приказ торопиться и не рисковать.

Они передали свою ношу эддисийцам и проследовали с ними в горы, чтобы убедиться, что пленник доставлен по адресу. Как только паланкин опустили на землю, старший аттолийский офицер вышел вперед и отдернул занавеску, прикрывавшую окно.

– Дайте ему руку, а то не сможет выйти, – сказал он, и остальные аттолийцы подавили смешки. Офицер схватил Эвгенидеса за шиворот, стащил бесчувственное тело с подушек и швырнул на прогретые солнцем камни двора.

– Наша королева велела передать: вот так мы в Аттолии поступаем с ворами. И она ждет возвращения воды в Арактус, – заявил аттолиец, но под бесстрастным взглядом королевы его дерзкая ухмылка потускнела. Издалека ей не было видно, жив ее вор или мертв, и, похоже, ее это не интересовало. У аттолийца волосы встали дыбом, и он потер затылок, начиная понимать, что его послали с этим поручением просто потому, что гвардейскому капитану было безразлично, сохранит он голову на плечах или нет.

– Гален, – позвала королева, но дворцовый лекарь со своими помощниками уже спешил к несчастному.

– Еще жив, – сказал Гален, проверив, бьется ли сердце. Хотел поднять юношу, но военный министр похлопал его по плечу, сам взял сына на руки и отнес во дворец. Толпа разделилась надвое, пропуская его; случайные зрители, бросив короткий взгляд на лицо Эвгенидеса, тотчас же поднимали глаза на аттолийцев.

Аттолийцы сбились в кучку, переминаясь с ноги на ногу. Эддис позвала дворецкого.

– Эти люди проголодались. Накормите их перед обратной дорогой в Аттолию. Проследите, чтобы им заплатили за труды по возвращению нашего вора.

Аттолийцы встревоженно переглянулись, опасаясь, что расплата будет гибельной, но нет. Отрубать посланцам головы – так поступила бы Аттолия. Но Эддис не такова. Здесь им выдадут по серебряному грифону, по полной тарелке еды и проводят к границе.

Обращаясь к старшему из аттолийцев, королева сказала:

– Передайте Аттолии, я освобожу воды Арактуса. К закату они потекут.

Это была чистая формальность. Новость о том, что вода пошла, достигнет Аттолии задолго до гонцов. Эддис обернулась, и толпа, еще не успевшая сомкнуться после прохода военного министра, снова разделилась перед ней и молча потянулась во дворец.

Эддис села на трон.

– Где наш вестовой? – спросила она, и вперед шагнул солдат, на которого в тот день была возложена обязанность доставлять королевские послания.

Она обратила внимание, что это был один из ее ближайших родственников. Это к лучшему.

– Кродес, – сказала она. – Отнеси инженеру на плотине приказ открыть шлюзы и выпустить воды Арактуса нынче вечером, как мы и договаривались. Потом отправляйся к дежурному офицеру на мосту возле ущелья.

Государство Эддис лежало в горах между двумя другими странами – Саунисом и Аттолией. Вся торговля между двумя прибрежными странами шла через одно-единственное ущелье в Гефестийских