Сила, способная изменить мир. Душа - Элиза Полуночная Страница 60

Тогда я тихо недолюбливал Кадана за его надменные взгляды во время тренировок и едкие комментарии в адрес моей неуклюжести, но уже неделю спустя понял, что в бою я стал чувствовать себя в разы увереннее. Сейчас я с благодарностью вспоминаю те вечера. Ни до, ни после у меня не было такого строгого и умелого наставника, каким был (и наверняка всё ещё есть) Кадан. Со временем мы даже смогли стать друзьями. Увы, после празднования победы Кадан покинул отряд, и мы больше не встречались, хотя я верю, что пятьдесят лет для него — просто слишком маленький срок, и однажды я увижу старого друга вновь. Хотя старым стал я. Порой я представляю, как он удивится, увидев, как моё лицо испещрили морщины, а волосы стали седыми, как снежные шапки гор…

После того как наш разношерстный отряд преодолел хребет Ангилиска, остро встал вопрос о том, как нам продвигаться дальше. Юдейские корабли давно и надёжно лежали на дне у южных берегов Артемиса. Силлины, прибывшие в Артемис порталом, не могли перенести такую толпу. Кроме того, они не имели чёткого понимания, куда именно строить переход. Корабли, даже при наличии магии, строятся очень долго. Гномы вообще не горели желанием отправляться вплавь. А идти нужно было. Разлом, из которого лезли фетранийские отродья, был за морем.

Ситуацию спасли Нинав и Амадей. Пока все спорили до хрипа, менестрель просто сел на берегу и принялся играть, а Нинав что-то пела на языке, который был мне незнаком. Никто и внимания не обратил. Многим и до этого казалось, что Амадей немного не в ладах с головой, а уж Нинав порой и вовсе вела себя как ребёнок. Старый лазенис играл весь день, а затем вечер и всю ночь напролёт. И всё это время Нинав пела, не смолкая ни на мгновение. Я помню, как Энвиса несколько раз подходила к менестрелю, что-то говоря на своём языке, который я не знал в те годы. Амадей лишь качал головой и продолжал играть. К ночи даже я начал переживать за Нинав. Песня та была красивой, но какой-то грустной. Так поёт ветер в скалах. Тоскливо, с надрывом, рассказывая о своей судьбе.

На рассвете я проснулся от того, что земля подо мной заходила ходуном. Скалы дрожали, а море будто вскипело. Никогда в жизни мне не доводилось видеть ничего подобного. Я не одарён магией и не способен видеть тонкие материи чар, но то, что происходило тогда, до сих пор за гранью моего понимания. Амадей продолжал играть на лютне, Нинав пела, а море перед нами отступало, оголяя дно. Шустро сновали мелкие рыбки, уходя вместе с водой, а земля дрожала оттого, что дно поднимается.

Сейчас эти земли зовутся Кабатией. Дно моря стало богатым цветущим краем. Мне довелось там побывать однажды, когда навещал Кассия. Я до сих пор не понимаю, как два лазениса смогли сделать то, что сделали. Когда я спросил Амадея об этом, старый лазенис просто улыбнулся и сказал, что они ничего не сделали — всего лишь попросили богиню Гивену позволить им пройти. Я слышал, что прежде, на заре Акрасии, младшие боги часто проявляли себя, помогая смертным, но тот случай был первым и единственным, который мне довелось видеть воочию.

К полудню море окончательно отступило. До самой линии горизонта раскинулись песчаные холмы и высокие скалы. Кристаллы соли ярко блестели в лучах солнца.

Мы отправились в дальнейший путь, преодолевая барханы солёного песка. Пожалуй, эта часть путешествия была самой сложной: днём нас донимала жара, ночью воздух быстро становился холодным, магам приходилось поднимать пресную воду из-под песка, а съедобных растений или животных, на которых можно было бы охотиться, не было вовсе. И всё же я с улыбкой вспоминаю те дни, а вернее вечера. Наверное, именно тогда и начался наш роман.

В начале это были просто разговоры по вечерам у костра — да и какая может быть романтика, когда вокруг столько народу — и всё же я радовался каждому её взгляду и каждой улыбке. Стоило нам встретиться глазами, как, казалось, все остальные просто исчезали, оставляя нас вдвоём. Я и по сей день храню в сердце те краткие моменты, когда мне удавалось коснуться кончиков её пальцев, передавая чашку с травяным отваром.

Кассий посмеивался надо мной, Калатур пытался давать советы, Рунарт неодобрительно поджимал губы, а Кадан только молча качал головой. Думаю, он с самого начала понимал, что эти чувства обречены, но не хотел вмешиваться, позволяя мне ошибиться…

Демонов становилось больше с каждым днём. Порой мы не могли толком поспать несколько ночей подряд — на нас то и дело нападали. До Загорья дошли не все…

Помню, как мы радовались, завидев на горизонте полосу леса и вершины гор. К тому моменту мы все уже слились в один большой разношерстный отряд, забыв про расовые различия. Я бы не сказал, что мы стали друзьями, но все понимали, что наличие рядом товарища увеличивает шансы выжить.

Загорье поразило меня удивительной природой. Там, где демоны ещё не выжгли землю, высились огромные сосны, а горы, казалось, достают вершинами до небес.

Тренировки с Каданом стали в разы сложнее — если раньше он колотил меня голыми руками, то теперь вооружился палкой. Наверное, это можно было считать прогрессом в моих навыках. В остальном выживать стало заметно легче. В Кабатии — так Кассий назвал эти земли — нас постоянно мучила жажда, так что первое время вода из горных источников казалась сладкой, как нектар. Хорн снова приносил добычу, а чай с сосновыми почками и местными травами получался таким душистым, что можно было выпить три чашки за вечер.

Темнело в горах быстро, и с наступлением ночи становилось прохладнее. Много костров не жгли, чтобы не привлекать внимания демонов, и вокруг лагеря по ночам царил таинственный полумрак. Я часто уходил в темноту. Сидеть у костра и слушать вечернюю болтовню ни о чём было невыносимо. Меня разъедали изнутри невысказанные чувства. Я видел, как заигрывает с Кассием Кталха, и порой они двое куда-то исчезали среди деревьев на пару часов. Я понимал, для чего, и искренне радовался за друга, но это не мешало мне умирать от любви. Сердце невозможно заставить разлюбить. Энвиса была мила и добра со мной, но точно так же она была мила со всеми вокруг, и это вызывало в моей груди бурю ревности. Наверное, если бы в то время какой-нибудь демон вздумал искушать меня, я