Князь Благовещенский: Князь Благовещенский. Наместник. Пророк - Виталий Сергеевич Останин Страница 61

– Игорь Сергеевич! Очень, очень рад! – прогудел он. Голосище у него и правда был мощным, но из-за звучащей в нем угодливости разом терял все обаяние. – Чем, так сказать, обязан?

А глазки так и метались с меня на Самойлова, с него на дядю Ваню. Я решил, что мы теперь разделяться не будем и везде ходим вместе. Обжегшись на молоке, я, согласно поговорке, дул на воду.

– Обсудить с вами, Иван Эдуардович, один щекотливый вопрос, – голосом кагэбэшника из американского фильма начал я свою партию. – В частности, ваши контакты в Африке.

Несколько поступлений на его счета были проведены оттуда, как выяснил Алмаз. Что и показалось Глебу подозрительным: Черный континент был здесь своеобразным Диким Западом. Территорией, на которой большая часть международных законов терялась в джунглях, пустынях и скалах. Именно там, считалось, потрошители держали штаб-квартиру. Непонятно только, где именно, иначе бы на том месте моментально появился разлом – никто из владетелей не жаловал похитителей.

Глаза Пупкина заметались с такой скоростью, что мне даже показалось, будто сейчас они вылезут на стебельках из глазниц, как у краба.

– Я? Мне? Что вы такое говорите? Откуда? Из Африки? А по какому праву?

Последняя реплика певца набрала силу и прозвучала обличительным гласом. Столько в ней было силы и убеждения, что я даже на миг задумался: а правда, какое я имею право задавать такие вопросы и лезть в жизнь уважаемого члена общества?

Что-то мне говорило, что данный персонаж к потрошителям отношения иметь не может. Не может, и все тут! Но отработать версию требовалось до конца, чтобы потом не рвать на голове волосы.

– Просто скажите мне, что это за деньги и от кого они получены, – надавил я.

– Это, знаете ли, ни в какие ворота уже! – продолжил благородное негодование Пупкин. – Я буду жаловаться! До князя дойду! Вы еще узнаете, что такой Иван Пупкин!

– Дядь Вань? – игнорируя рев артиста, обратился я к наставнику. – Что с его аурой?

– В ужасе, – откликнулся тот. – В панике. Что-то с этими деньгами не так.

Переведя взгляд на певца, я сделал выразительное лицо. Видите, мол? Человек на вашу ауру смотрит. В самую, что называется, суть. И видит, что вы запираетесь и врете, Иван Эдуардович. Врете и запираетесь.

– Да как вы смеете?.. – побелев лицом еще больше, промолвил Пупкин. – Это незаконно!..

– А мы сейчас в жандармерию поедем, уважаемый. Там вы все и расскажете. Заодно и жалобу на превышение полномочий руки князя напишете. Одевайтесь!

Последняя фраза его будто по щекам хлестанула. Он отшатнулся и уронил пачку бумаги. Исписанные нотные листы рассыпались по полу. Затем оперный певец исполнил целую пантомиму: одной рукой схватился за стену, другую приложил к сердцу, а зубами закусил нижнюю губу.

– Все в порядке у него с сердцем, – ответил на не заданный мною вопрос наставник. – Комедию ломает.

– Глеб Вячеславович! – голосом человека, которому все смертельно надоело, рявкнул я. – Давай этого гуся в наручники и в управу!

Были ли у Самойлова наручники, нет ли – этого я не знал. Но он очень уверенно шагнул вперед и характерным жестом сунул руку за спину.

Тут Пупкин и сломался. Я бы даже сказал – потек. Буквально сполз по стене и глазами побитой собаки посмотрел на меня снизу вверх.

– Не надо наручников… Я все расскажу…

История его к потрошителям отношения не имела, хоть и была грязной. Звезда оперы оказался торговцем. Не тем купцом, которого мы искали, а человеком, продающим информацию. Благодаря своей известности он был вхож в самые разные круги, в том числе и в дома знатных родов, как русских, так и иностранных. Со многими водил дружбу, кое с кем – близкую, и частенько слышал то, чего слышать, в общем-то, не должен был. Планы одного семейства о приобретении активов, секретные договоренности другого, размолвки или примирения в третьем. Как агента его никто не подозревал – человек искусства, не от мира сего прекраснодушный увалень! – но за чуткость и теплоту душевную (его собственные слова!) делали порой хранителем тайн, которые на рынке ценных бумаг стоили сотни тысяч, если не миллионы.

Эти секреты он и продавал. Сперва не жадничал, но очень скоро ощутил вкус и пошел, что называется, вразнос. Связался с теми, с кем умный человек связываться не должен никогда и ни при каких обстоятельствах, – с африканосами. Ушлые ребята, всему миру известные как самые нечистоплотные деляги, быстро взяли его в оборот. Сделали пару заказов, получили необходимое и даже расплатились честь по чести.

Но затем они каким-то образом вычислили, что за безликим анонимом скрывался артист Иван Пупкин. И стали скармливать ему заказы посерьезнее. Теперь наш светский лев не просто продавал то, что сумел услышать. Теперь ему уже заказывали то, что он должен был узнать. Платить, правда, продолжали исправно. Последние два перевода Алмаз и заметил, ища подходящие кандидатуры на роль мерчантэ.

Встретив горячее желание сотрудничать, которое изъявил господин Пупкин после исповеди, мы заодно попытали его на предмет знакомства с купцом потрошителей. Ну, мало ли? Если он такой сведущий и информированный, шанс был. Но, к сожалению для нас и к счастью для него самого, в откровенный криминал певец не лез, работая больше по акциям, ценным бумагам и многотысячным сделкам. То есть ни черта он про потрошителей не знал. Но обещал все выяснить, если мы закроем глаза на его «маленькие грешки».

Я не особо верил его способностям, но обещал подумать, а также посоветовал города не покидать, сопроводив свой совет характерным для плохих шпионских триллеров замечанием «мы будем наблюдать за вами, господин Пупкин».

Сдавать его я не спешил. Пусть на крючке повисит, может, пригодится еще. Как – без понятия! Но в бытность пресс-секретарем я был свидетелем нескольких историй, когда начинающим чиновникам специально давали возможность замазаться в чем-нибудь неблаговидном вроде нецелевого использования бюджетных денег. А потом намекали, что все об их подвигах известно, но не наказывали при этом. Зачем? Человек продолжает работать, а порой лучше, чем прежде, да еще обзаводится поводком с ошейником. Этого же и замазывать ни в чем не нужно – сам все сделал. Не воспользоваться таким – грех.

– Ну что? – спросил я у Самойлова, когда мы вышли на улицу. – Получается, что твой меценат – наш купец?

Несмотря на осеннюю свежесть воздуха, мне было душно. Так у меня всегда бывало, когда окунешься с головой в некую мерзость, преступлением вроде бы и не являющуюся, но серьезно подрывающую веру в человека как в разумный вид.

– Чего это он мой? – беззлобно огрызнулся Глеб. Вздохнул и добавил: – Выходит, что так.

Глава 19. Ведьмак

Осень я люблю, особенно раннюю. С моей точки зрения, у