И приведут дороги - Наталья Способина Страница 61

Порой Горислав и Альгидрас разговаривали до самой темноты. Я лежала в повозке, вслушиваясь в их негромкие голоса в тщетных попытках разобрать хоть слово, и думала о том, что вряд ли Горислав делает это по доброте душевной, скорее всего просто пытается присматривать за Альгидрасом. Ведь даже безоружный, тот оставался одним из хванов, природы которых никто толком не понимал.

На одном из привалов наш бессменный костровой снова не смог развести огонь, потому что не удалось найти сухих дров. Он косился на Альгидраса, однако помощи не просил. Тот, впрочем, тоже не стал ее предлагать. Закончилось тем, что Горислав толкнул Альгидраса в плечо и сказал:

– Да помоги, чего уж.

Надо ли говорить, что через пару минут костер весело запылал? После этого воины нахмурились еще сильнее, Горислав впал в задумчивость, словно подтвердил какое-то свое предположение, а я посочувствовала Миролюбу. Вместо радости от приезда сестры его настигнет необходимость разрешать конфликт. Процентов на восемьдесят я была уверена, что Миролюб не даст Альгидраса в обиду. Разумеется, тоже не по доброте душевной, а потому, что хванец вправду ему нужен. Но оставались еще двадцать процентов, которые я списывала на то, что Миролюб не всегда может делать то, что ему вздумается. Вдруг в Каменице он связан по рукам и ногам волей князя?

В последние дни я все чаще думала о Миролюбе, о том, как мало на самом деле его знаю, и о том, что поездка в Каменицу может обернуться для меня чем угодно. Сейчас давняя мысль, будто я могу иметь какую-то власть над княжеским сыном, казалась смехотворной. Возможно, дело было в унылой погоде, в чертовом дожде, который не прекращался уже третий день, а может, в том, что Злата вдруг начала кашлять и отвары, которые давала ей Добронега, явно не помогали, добавляя нам поводов для волнения. Как бы то ни было, все теперь виделось в мрачном свете. Еще жутко злило упрямство Добронеги, и я не понимала, почему она не обратится к Альгидрасу за помощью. Впрочем, тот тоже был хорош. Он ведь не мог не слышать, что Злата кашляет, однако ни разу не предложил ни один из своих чудодейственных отваров. Я, вымотанная физически этой бесконечной, монотонной дорогой, проклятой сыростью и постоянным ожиданием опасности, жутко злилась на Добронегу, на Альгидраса, на всех за эти их дурацкие правила, которые почему-то никто не хотел нарушать.

В итоге, когда я не выдержала и спросила Добронегу, почему она не возьмет у Альгидраса отвар для Златы, та ответила мне непривычно резко, мол, нешто он слепой или глухой, если бы хотел, сам бы помог. Меня удивила резкость ее тона. Я попыталась списать это на волнение за Злату и ее будущего ребенка, однако то, какой взгляд при этом Добронега бросила на Альгидраса, мне совершенно не понравилось. Он прекрасно слышал этот разговор, поскольку расседлывал своего коня буквально в паре метров от нас, но ничего не сказал. И это меня удивило гораздо больше реакции Добронеги. Мне-то казалось удачной мыслью подстроить разговор с Добронегой так, чтобы он произошел неподалеку от Альгидраса. Я полагала, что они непременно вступят в диалог и все разрешится само собой. Однако эффект оказался прямо противоположным. Если раньше еще можно было надеяться на то, что произошло какое-то недоразумение, то теперь конфликт стал очевиден. Добронега выглядела при этом настолько непримиримо, что я не решилась спросить ее о причинах такого отношения к Альгидрасу, а про себя подумала: неужели она тоже считает его предателем? Неужели прошедший год, когда он был частью ее семьи, так мало значил?

Злата почти не выходила из повозки и все чаще отказывалась от еды, и мое сердце щемило от жалости и сочувствия. Я с тоской думала, что жена Радима вряд ли переживет потерю ребенка. Она так изменилась за последние недели: будто светилась изнутри и при этом была попеременно то счастливой, то испуганной, словно до конца не верила в произошедшее чудо. Я старалась гнать прочь эти мысли, успокаивая себя тем, что Злата всего лишь простудилась, но тревога не отступала. Самым ужасным было то, что я никак не могла ей помочь. Все, на что я была способна, – считать дни до приезда в Каменицу и стараться предвосхитить любую Златину просьбу. Впрочем, надо признать, что максимум, о чем она могла попросить, – это подать ей воды, а в последние дни еще помочь поудобнее устроиться. На все мои расспросы она отвечала, что все хорошо будет, вот скоро мы доберемся, тогда точно все будет хорошо. Она повторяла это, как будто пыталась убедить то ли меня, то ли себя, то ли Добронегу, у которой от беспокойства на лбу пролегла глубокая морщина. Я теперь почти не спала ночами и слышала, что рядом точно так же тихо ворочается Добронега, стараясь не разбудить Злату.

В один из дней мы внезапно услышали донесшийся издалека пронзительный свист. Мое сердце вздрогнуло, однако тут же в нашем отряде кто-то ответил таким же свистом, и возница – хмурый, неулыбчивый Ярун, – отодвинув полог, заглянул к нам и широко улыбнулся, явив миру щербатый рот.

– Встречают, – выдохнул он, и Добронега последовала его примеру с таким облегчением, словно до последней секунды боялась, что что-то случится в дороге.

Даже Злата приподнялась на подушках и улыбнулась.

– Добрались, – прошептала она. – Неужели добрались?

Послышался топот копыт, приветственные возгласы, а потом полог отдернули так, что он едва не слетел с креплений, и я увидела спешившегося Миролюба. Он был взмыленным, взъерошенным, от бока коня, переступавшего с ноги на ногу за его спиной, валил пар. Миролюб взволнованным взглядом окинул нашу компанию, мимоходом улыбнулся мне, а потом посмотрел на Злату и нахмурился.

– Ну, что ты удумала? – с шутливой угрозой спросил он.

– Простыла, – вымученно улыбнулась Злата.

– Лечили чем? – строго спросил Миролюб, поворачиваясь к Добронеге.

– Травы она пила, – спокойно ответила Добронега, ничуть не испугавшись гнева княжича.

– Ты давала?

– А кому еще давать?

Миролюб бросил взгляд куда-то через плечо.

– Ну, может, хванец? – тихо сказал он.

– Хванец не давал, – так же тихо ответила Добронега.

Меня больно резануло то, что она впервые назвала Альгидраса хванцем. Так, словно провела черту, отделив его от своей семьи и смирившись с тем, что он человек из другого рода. Чужак. Миролюб, кажется, тоже это заметил, слегка нахмурился, впрочем, комментировать не стал.

– Полдня пути, и дома будем, – вместо этого улыбнулся он Злате. – Отдохнуть хочешь или поедем? – заботливо спросил он, проведя рукой по щеке сестры.

Злата на миг прижалась к его ладони и помотала головой:

– Не хочу отдыхать. Домой хочу.

– Дом у тебя теперь Свирь, – бодро ответил Миролюб, – до него седмица пути, но мы тебя тут не оставим.

Злата рассмеялась, и Добронега последовала ее примеру. Я тоже улыбнулась, глядя на Миролюба и понимая, что теперь-то все точно будет хорошо.

– По коням! – скомандовал он, запрыгивая в седло.

Добронега закрыла свою часть полога, а я открыла полог со своей стороны и выглянула из повозки. Наш отряд увеличился вдвое. Воины приветствовали друг друга, переговаривались, хлопали по плечам. Было видно, что они рады встрече. А еще было видно, что у отряда наконец появился настоящий предводитель.

Миролюб свистнул точно так же залихватски, как свистел до этого. Наши кони дернулись, повозка дернулась вслед за ними.

– Что ж ты творишь, княжич? – сурово воскликнул Ярун, даже не пытаясь соблюдать субординацию.

Миролюб ничего не ответил, лишь пустил коня вперед. Повозка двигалась следом. Через какое-то время воин, ехавший с моей стороны, стал придерживать коня, и мы его обогнали, а потом догнали княжича. Я вновь высунулась наружу и задрала голову, пытаясь получше рассмотреть Миролюба. Он то ли в самом деле не заметил моего маневра, то ли сделал вид, что не заметил. Плащ прикрывал обрубок левой руки, и легко было поверить, что он не изувечен. Я невольно улыбнулась, когда он засмеялся вместе со всеми шутке кого-то из воинов, и поняла, что он все прекрасно видит и замечает и участвует сразу во всем. Наверное, таким и должен быть настоящий правитель. «Человек,