Юрий Бахорин - Меч Севера Страница 62

Перед помостом стояла карета, запряженная восьмериком, и Соня сразу узнала ее, равно как и отвратительных старух, согнутых и сморщенных неисчислимой бездной прожитых лет. Одна из них держала в руках вожжи, а вторая, в которой воительница только по горбу признала себя,— уложенный кольцами хлыст. Толпа ревела, и ни один из персонажей картины не двигался…

Соня задумалась. Все, что сейчас всплыло в памяти, вплоть до мельчайших подробностей она видела в городе. Все это существовало на самом деле: и дворец, и помост с Пыточным Столбом на Площади Казней. Она узнала и коней, и карету, и людей, и Севера… Разве что себя с Ганой впервые увидела со стороны.

И в то же время все выглядело каким-то неестественным. Ослепительно яркое солнце висело в неправдоподобно глубокой лазури небес. Толпа казалась слишком пестрой, а ее восторг выглядел наигранным, словно сборище неумелых балаганных лицедеев пыталось перекричать друг друга. Золоченые латы стражников никогда так не блестели, а ее карета окована бронзой, но никак не золотом, сиявшим едва ли не ярче солнца. Кони же, быстрые и выносливые, но всего лишь кони, показались ей просто демонами. Старухи выглядели стократ отвратительнее, чем ставшее уже привычным отражение в зеркале. Хлыст в ее ладони…

Обычно Гана правила каретой, но, видно, на этот раз Соня лишь на время передала подруге вожжи, чтобы проститься с Севером, а хлыст так и остался у нее в руке. И наконец, Вожак. Казалось, все его тело — сплошная рана. Он едва держался на ногах, и, быть может, только гордость и сила воли не позволяли ему упасть.

Она вновь почувствовала, что вот-вот расплачется, и закрыла лицо ладонью, словно надеялась таким образом заставить подбородок и губы не дрожать. Как ни странно, это помогло. Соня глубоко вздохнула и сделала еще глоток. Так что же все-таки она увидела, и есть ли в этой преувеличенно яркой картинке хоть какой-то смысл?

Ясно, что это завтрашний день, а время — непосредственно перед казнью. Означает ли это хоть что-нибудь? Если все ей лишь почудилось, тогда все ясно: она просто увидела то, чего больше всего боится,— сцену прощания. Прощания навсегда… Но если нет? Тогда что все это означает? Не то ли, что она должна успеть что-то сделать до начала казни? Судя по всему, так оно и есть.

Но что это дает ей? На казнь она, конечно, придет — Уру пришлет за ней. Но что из того? Что она должна сделать? Остановиться рядом с ним? Но зачем? Чтобы просто попрощаться? Или что-то сказать ему, или что-то от него услышать?

И этот невыносимый блеск во всем! Солнце пылает в небе, как расплавленное золото, а доспехи и кованая окантовка кареты слепят бликами! Но ведь… Соня наморщила лоб, припоминая. Да, все правильно. Карета украшена бронзовыми накладками, а на латах стражников она ни разу не видела позолоты. Не указывает ли это на то, что золоту завтра предстоит сыграть важную роль? Хвала Лепестку, золота у нее много! Только что с него проку? Ведь Уру отказался продать Севера. Или, быть может, он передумает завтра, когда она увеличит цену? Увеличит цену… Ну конечно! Как только она не додумалась до этого раньше? Ведь она может отдать ему и то, что он запрашивал с самого начала!

>

Всю ночь Халима не смыкала глаз, а весь следующий день не находила себе места. Ее терзали два чувства: любовь и страх. Любовь кричала, что она должна пойти на все, лишь бы помочь Северу. Что, если помочь ему сможет только Темный Властелин, а если и он не поможет, то не поможет уже никто!

Страх же твердил, что ни в коем случае нельзя этого делать, потому что если кто-то и желает смерти Севера больше всего на свете, так это Темный Властелин. Пока что он, быть может, и не знает, что Вожак в плену, но как только узнает, его уже никто не спасет!

Она металась между двумя желаниями — открыться и утаить от Тени пленение Севера, да так ни на что и не решилась.

К вечеру под ее прекрасными глазами обозначились темные круги.

Мрачная весть о Вожаке, как все дурные слухи, мгновенно разнеслась по Логову. Желая узнать подробности, Кучулуг подошел к Халиме, но она окинула его мрачным невидящим взглядом и повторила то, что уже и так знали все, но таким мертвым голосом, что ему стало не по себе. Он попытался утешить девушку, напомнив об отряде, который на следующее утро после того, как было получено письмо Ганы, ускакал на выручку. Она ничего не сказала и посмотрела на любовника уже ясным взглядом, но лучше бы ему не видеть его. Кучулуг поспешно удалился и тотчас дал себе слово не появляться Прорицательнице на глаза… По крайней мере, до тех пор, пока она сама его не призовет.

Халима же вернулась к себе в комнату и вновь, как и в тот, первый вечер, заперла дверь на засов, хотя и не сомневалась, что уж сегодня-то гирканец не пожалует. Правда, о нем она тут же забыла. Все ее мысли занимал Север, и только он. Она медленно подошла к темному окну и зябко поежилась. Ей стало холодно, и она подбросила дров в камин. Рука потянулась к кувшину с вином и замерла на полпути, а взгляд остановился на столе.

Точнее, не на столе, а на небольшом, в ладонь величиной, томике стихов, переплетенном в красную кожу со странным зеленым тиснением. На обложке красовался роскошный орел. Почему она решила когда-то, что книга аргосского происхождения, Халима и сама не знала — никаких меток, указывавших на то, кто и где изготовил томик, она так и не нашла.

Сейчас книжица лежала открытой примерно на середине, словно кто-то читал ее, но его прервали. Жрица знала, что послушники, поддерживавшие огонь в камине и прибиравшие комнату, осмеливаются лишь смотреть на ее вещи, но никогда ничего не трогают. Сама же она не помнила, что доставала книгу из стола… Разве что ночью, в рассеянности?

Странно… В интересные мгновения попадается ей книга на глаза и всякий раз словно бы сама показывает то, что Халима должна прочесть. Забавно, конечно, но такие загадки не нравились прекрасной колдунье. Она привыкла твердо стоять на ногах, четко знать, что происходит, и трезво оценивать происходящее, а потому всякий раз, когда ощущала причудливую игру Рока, смысла которой не понимала, невольно раздражалась.

Тем не менее она подошла к столу и взяла в руки книгу.

Путь воина узок, как сталь у клинка, Но выбор за ним — или Свет, или Тьма. И трудно сдержаться, с пути не свернуть, Но в силах Коварство Судьбу обмануть! Прикинься лишь Тенью, дочерью Дня, И воин, не зная, возлюбит тебя!

«Нет, клянусь Волчицей, это просто невыносимо!» Халима в ярости едва не захлопнула книгу, но вовремя сдержалась и положила ее на стол на раскрытой странице. Книга дает советы на все случаи жизни, побуждает к действию… По крайней мере, подсказывает пути решения сложных задач. И ведь последний стишок совсем не похож на предыдущие. В нем уже нет прежней высокопарности, он как бы более приземлен, словно говорит не о божественных делах и помыслах, а о чем-то мелком.