Блог Бабы Яги. Темная сторона - Натали Смит Страница 64

и что? Может, он позже верхушкой стал? Не живут же они вечно. – Баюн говорил тебе загадочное слово «первородные», не знаю, что в Ворлиане уникального, мужик он хороший – это да. – Про Ялию ты не хочешь того же сказать? – Ну, мужик она плохой, потому что точно не… – Ты можешь быть серьёзным? – Да я серьёзно, не мужик она, поверь. – Каз! – Я не дам стопроцентной гарантии ни про кого, рыжуля, – смилостивился бес. – Только о себе могу говорить. И, знаешь, мне нравится ход твоих мыслей, ты совсем не та девчушка, что заказала мне когда-то велометлу. Сомневайся. Никому не доверяй, золотко. Целее будешь. – Угу. Переночую здесь и на рассвете уйду, завтра на учёбу. Нейтральное пожатие плеч было мне ответом. Ну да, что тут особенного скажешь. *** Всё однажды бывает впервые, даже привычные уже души открываются с новой стороны. Я проводила уже многих – мужчин, женщин. Первый мужчина, первая женщина. Молодые, пожилые, древние, согбенные возрастом. С мрачными лицами и нейтральными, даже со спокойными. Но «впервые» имеет много граней, остро заточенных, ранящих сквозь покрытые коростой шрамы, прорезая глубже. Сколько граней у боли? Я гнала от себя мысль, что однажды встречу их, гнала всякий раз, едва она только появлялась, даже не до конца оформленная. Больше можно не стараться, новый рубеж взят. Бальтазар спал наверху, его сонные взрыкивания то и дело сотрясали ночную тишину. Казимир и Настасья сидели на крыльце, тихо переговариваясь о чём-то своём, кажется, о повороте кисти при разных ударах мечом. Они были первыми, кто встретил этих двоих. Ключ похолодел, привычно промораживая кожу, Настя охнула и, кажется, всхлипнула. Я удивилась: неужели Каз её обидел? – и выглянула за дверь. Они стояли, слегка покачиваясь, за несколько шагов до крыльца. Будто неуверенно, примут ли их, непрошеных гостей. Настя и правда всхлипывала, прижав ладони ко рту, и неотрывно глядела на души. Почему она их видит? «Видела смерть, сама была мертва, потому и может видеть то же, что и ты, – тихо сказал переговорщик. – Крепись, Яга, такая работа». И не было в его голосе обычной насмешки, ехидства. Сочувствие, пожалуй. – Заходите, – шепнула я онемевшими губами. Женщина прижала свёрток к груди ещё крепче и прошла в избу, не поднимая головы, не отрывая взгляда от ноши. – Бедные, – Настя хотела зайти следом, но Каз дёрнул её назад. – Нечего нам здесь делать, – он попытался оттащить девчонку, но та вырвала руку. – Пусти, я останусь, помогу. Мне было не до них. Я смотрела, не могла сдвинуться с места. Настя толкнула меня в бок: – Не держи их, пусть уходят. Это помогло мне очнуться, поставить последнюю трапезу перед матерью. Она будто нехотя отщипнула хлеб и пригубила молоко, так и не поднимая головы. Мне казалось, что её губы шевелятся, я готова поклясться, что услышала тихую-тихую колыбельную. Дверь в баню пригласительно открылась, и гости скрылись на несколько – минут, часов? Всё потеряло чёткость, ощущение времени совершенно смазалось. Остались лишь хаотичные мысли, поиск ответа: а можно ли было иначе, спасти… «Обычное дело, не смогли оправиться». Она так и не посмотрела по сторонам, ничто не интересовало женщину, кроме дитя, спелёнутого и прижатого к сердцу. Они обрели цвет за порогом междумирья и растворились в тумане. Я долго вглядывалась в холодную клубящуюся стену миров, но не видела ничего, не слышала. И даже не знаю, что именно мне хотелось знать. – Хозяуйка, что случилось? – громко зевнул кот. – Спокойной ночи всем, – сказала я в никуда, закрыла дверь и отправилась обнимать пушистого засоню. Мне было очень нужно. Он послушно позволил себя гладить и даже мурчал, пока я не заснула. Да пропади оно всё пропадом. *** Рассвет даже не занимался, будь у меня петухи, они бы спали. Я проснулась на удивление отдохнувшей, в избе было тихо, кот дрых, мыш тоже, людей и бесов не было. Я прошлёпала к выходу, почти наощупь, и едва не ударила дверью Настю. Она сидела на верхней ступени и в свете нескольких лучин что-то мастерила. – Какой сейчас день? – уточнила я на всякий случай, больно уж хорошо себя чувствовала. – Всё тот же, – бесцветным голосом ответила она. – А-а, – я присмотрелась, как ловко крепкие руки скручивали бересту в подобие коробочки, а саму коробочку прилаживали к веточке. Настя крутила поделку, как кубик Рубика, а у той внутри что-то приятно шелестело. – А что это? – Шаркунок, для дитя потешка. Точно, погремушка. – У него даже не было такой, не успел в ручках покрутить, – и я сразу поняла, о ком она говорит: последние гости. – Мать вспомнила и брата. – Ты говорила, что не было сына у твоего отца. – Так и есть. Потому что вот так… как они. Ушли. Она замолчала. Уверенные движения, ничего лишнего – много таких она собрала-скрутила. – Несправедливо, – согласилась я. – На всё воля богов, – Настя потрясла игрушку, в ночной тишине перекатывание внутри бересты было даже громким, но таким приятным. – Я вот лоскутов у тебя нашла, крупеничку сделала. А то в избе как у иноземца – ничего нашего, родного. Она достала откуда-то из-за спины скрученную в форме человечка игрушку. Тряпичную куколку. – Я крупы ещё в Косых Ложках набрала немного, ждала, когда ты вернёшься, Яга. Это важно, достаток в доме должен быть. Тебе недосуг, я позабочусь. Она говорила что-то ещё, а меня будто отбрасывало в прошлое. «Первородные. Они не спрашивают, все в их власти, соломенные куколки», – рычал Баюн. «Куколки, куколки», – отзывался переговорщик. Простенькая тряпичная кукла без лица на последней встрече с Ядвигой. Куколка девочки на стуле. Тряпичная такая, с глазками-пуговками, самодельная. «Мама звала меня Василиса Прекрасная», – улыбнулась девочка и растворилась в моём воспоминании. – Святые суслики, да вот же оно! – я так вскрикнула, что Настя отшатнулась, смешно округлив рот. – Что? – Да ничего особенного, спасибо тебе, Настасья Милютовна! – Не велико дело, что ж дурниной-то голосить? – кривовато улыбнулась богатырша и отодвинулась от меня на всякий случай. Я бросилась наверх, забыв, зачем, собственно, на улицу шла, и растолкала кота. – Бальтазар! – Чего тебе? Орёшь среди ночи. – Ну не всё же тебе блажить под дверью. – У меняу