Отражения одиночества - Светлана Залата Страница 68

– Как ты понял, что Василий может быть Миклошем?

Старик только усмехается.

– Сделал выводы. Перед отъездом Григорий дал мне один занятный талисман. Вы здесь его не найдете в Отражении. Вы здесь его не найдете, но могу отдать просто так, – он поднимается и идет к книжной полке. И возвращается с небольшим нательным крестиком из серебра. – Сейчас в нем нет ни грана магии, хотя до того он был полон ей.

– Не все артефакты теряют свою силу после смерти владельца. И не все не теряют ее до, – Миклош хмуро смотрит на старика.

– Да. Разумеется. Но сначала из этой вещицы, что Гриша отдал мне для того чтобы я мог найти его, если захочу, пропадает сила. А потом, на следующий день, Паук просит со мной встречи. Паук, который поселился в городе еще до Эдикта и который проник уже во все его уголки, но до того не приближался ко мне, просит встречи. И его человека не пропускает защита. Потом один мой товарищ говорит, что из города резко сорвался и исчез один из людей Паука, Дмитрий. Потом другой товарищ говорит, что мной интересуется Орден по просьбе Новгородского. И что-то мне подсказывает, что все обо мне вспомнили лишь потому, что вспомнили о Волконском – иначе пришли бы раньше. А теперь к моему порогу приходят посланцы Новгородского, и один из них – юноша, замаскированный под человека, но с таким количеством амулетов на шее, что только дурак ничего не поймет. Ну и этот юноша отчего-то знающий, кто я и что сделал. Если сложить два и два, то паззлы начинают шевелиться. И дальше было достаточно сказать правильные слова.

Бестужев паскудно усмехается.

– Если вы хотели поговорить с Волконским, то это все, чем я могу помочь. Клянусь – если моего слова, данного Новгородскому, недостаточно. Я рассказал все, что знаю о нынешнем деле. Если вам нужно больше – расспросите Паука. Если, конечно, он не доберется до вас первым. Мы с ним не то чтобы ладим, – старик хмыкает, показывая на вампира. – И он, похоже, заинтересован в моей смерти. Жаль, жаль. До того я надеялся, что ему хватит своей Паутины, и меня он не тронет. Но, видимо, пришла пора переезжать.

– Что ты о нем знаешь?

– О Пауке? Он живет в городе – это я знаю точно. Как только он объявился там, так я и переехал подальше. Сначала в Ртищево, потом сюда. Не было желания выяснять, не меня ли он ищет после всех событий и признания Гриши. Я знаю только, что он раскинул в городе Паутину – видел ее на дачниках, но сам не лез.

– И Ордену не сказал.

Михаил пожимает плечами.

– Я Ограниченный. Я не имею право применять магию, кроме как в быту на самом минимальном уровне, но не делаю и этого. И меня осудил этот самый Орден за старание сделать мир лучше…

– Оплаченное множеством жизней, – вклинивается Миклош.

– Миклош-Безумец – кто бы говорил. К тому же, врачи в нацисткой Германии тоже совершали много интересных вещей. И делали не меньше открытий.

– И их осудили.

– И их трудами пользуются, – в тон Миклошу ответил старик. – Ну да ладно, спор об этике оставим на другой раз. Я ничего не должен Ордену. Только Новгородскому – должен. Остальным – помогаю, если хочу. И точка. Орден должен был и в начале прошлого века сам заниматься городом, а не прятать голову, подчиняясь Эдикту и теряя контроль и за людскими властями, и за магией на их территории. А теперь они увязли в этой паутине, – усмехается старик. – И ничего не видят под собственным носом.

– И все же ты наверняка знаешь о Пауке.

Михаил качает головой.

– Я никогда не видел его. Знаю, что он есть, и есть Паутина. И коль ее до сих пор не нашли, то значит кормится на людях и, скорее всего, сидит где-то в музее или близь древней крепости, если от нее что-то осталось. Или в парке – но тут могу и ошибаться.

– У него должна быть не только Паутина, но и информаторы, – хмуриться Миклош.

– Должна быть. Но я никого не видел здесь. Так что или дачники не входят в круг интересов Паука, или он своих агентов ищет где-то в другом месте. Тот, кто приходил как-то сюда на разведку, был молод и одет в молодежные вещи.

– Обращенный?

Бестужев кивает.

– Оборотень. Он не заметил меня, а я не стал навязываться ему. О Пауке, думаю, больше расскажет наш гость, – старик кивнул на тихо застонавшего вампира, сейчас пытающегося убраться из-под пресса.

Саша подошла к лежащему Обращенному, рассматривая его. Насколько он был ее старше… И был ли? В Отражении колыхались его боль и страх.

– Я не знаю, кто ты. Но ты напал на меня, потерпел поражение – и теперь мой пленник. Ответишь на вопросы – и я отпущу тебя. Нет – тебе придется отвечать перед Законом.

Вампир только улыбается.

– Я не скажу ничего. Я ничего не знаю.

– Это ложь.

Саша хмурится. Почему Обращенный так уверен? Почему его взгляд столь нечеток и в Отражении от него веет чем-то странным?

– Я только играю – и все. Наша партия зашла в тупик, и мастер сказал, что мне нужно отправиться сюда и помешать другим игрокам пройти тот же сюжет, если мы хотим продолжить играть.

– Что за бред ты несешь?

– Что? Бред? Почему? Это все правда, клянусь… Я не знал, что ты маг, даже не понял сначала, что меня оглушило… Мастер сказал, что ты придешь сюда, что будешь играть тут, и что мне нужно остановить тебя. А я хочу помочь партии…

Вампир улыбнулся. Радостно – и настолько безумно, что у Саши по спине второй раз за вечер поползли мурашки.

В Отражении все, что говорил вампир, было таким… настоящим. Искренним. Ясным.

Он совершенно точно верил в то, о чем говорил.

– Ему промыли мозги, – тихо шепчет Миклош на ухо. – Глубокая ментальная коррекция, я такое видел. Мы не сможем ему помочь. Только менталист на такое способен.

Саша тяжело вздохнула.

– Скажи мне – где вы собираетесь играть? Куда бы ты пошел после того, как остановил меня от участия в игре здесь?

Вампир чуть улыбается. И называет адрес знакомый Саше.

– Там проходят партии. По воскресеньям. Следующая игра уже завтра вечером. Я должен успеть…

На этом его глаза закрываются. Разглядывая в Отражении вампира, Саша совсем упустила слабое, тихое заклинание