Владимир Шимский - Дети Смерти Страница 70

Из-за нее.

Элта вздохнула.

Когда-нибудь это кончится.

Вот и Тай. Выгнать выгнал, а теперь дрыхнет, как хиссун. Впрочем, они друг друга стоят. Хозяин и хиссун. Другой бы растявкался на всю улицу, а этому хоть бы что. И ухом не поведет. А может, чувствует: свои.

«Да уж, не чета этой», — думала, раздеваясь, женщина. Легкое движение — и атласный пояс хиссой скатился к ногам. Затем несколько стягивающих талию шнурков. Она развязывала их не спеша, представляя, как путаются в многочисленных хитростях грубые мужские руки. Сердце забилось сильней; кровь яростно запульсировала в висках. Даже спящий Тай вызывал у нее страстное желание окунуться в его объятья, провести рукой по его заросшей щетиной груди, и она прекрасно понимала, почему именно сейчас ей так захотелось его крепкого, пропитанного чужими запахами, тела.

Потому, что ЭТА стала… Могла стать…

Пустующая постель Моны распаляла не меньше, чем мысли о Тае. Даже больше. Элта нервно дернула один из шнурков, и тот вместо того, чтобы развязаться, затянулся мертвым узлом. «К хриссам» — она рванула сильней. Смачно хрустнули рвущиеся нитки.

— Чтоб тебя, — яростно прошептала женщина: платье стоило недешево. Лучшее в Унре. Такого здесь просто не найти. Не то что купить. «Ничего. Все окупится, когда ОРТАГ получит…»

«Мону», — почему-то с опаской подумала женщина.

— Чтоб тебя, — повторила она, выдергивая тело из отчаянно сопротивляющейся одежды.

— Тай! — краем глаза Элта заметила, как куча унритского тряпья в углу хижины зашевелилась. «Здесь у тебя полно хрисс, Тай», — уже мягче сказала она, подходя к постели унрита. Ее смуглое тело утопало в серебристом свете.

— Ну же, Тай, — женщина ловко нырнула под одеяло, прильнув к разгоряченному харутой телу. Элта так хотела его ласк, что тут же забыла: еще несколько хор назад этого хотела не она.

Этого хотел Ортаг.

Свеча на столе вспыхнула.

Сама собой или это она зажгла ее?

Мона стиснула зубы. Сначала обожженная рука. Теперь — свеча. Что дальше? Если бы она помнила, кто она, откуда, почему находится здесь, среди чужих, непонятных ей существ! Смутные образы шевелились в голове, один Мона помнила отчетливо — лицо, склонившееся над ней. Широкие скулы, острый с горбинкой нос. Глубоко посаженные глаза. Что-то еще. Шрам? След от ожога? Грубая щетина на щеках? Лицо, очень похожее на лицо Тая. И запах. Такой же. Родной. Близкий. Не то, что у тех других, чем-то напоминающий запах падали.

Да, именно так.

Она слегка пошевелила затекшими ногами. Осторожно выглянула из-под плаща. Так и есть. Рыжая уселась в постели, озадаченно уставившись на свечу. Рука Тая безвольно покоится на ее бедре. Мона отвернулась: пусть. Рано или поздно Рыжая заметит ее. И уйдет. Может быть.

— Ои! — выдохнула Рыжая, не спуская глаз с мерцающей свечи.

— Хриссы тебя!.. — Ее волосы растрепались; руки, унизанные побрякушками из короната, нервно теребили край одеяла, едва прикрывавшего немного дряблое, но все еще красивое тело. Она тяжело дышала, приоткрыв рот; на белых, как снег, зубах играли красноватые отблески огня. Женщина, казалось, ничего не замечала вокруг — только свеча, капающий на стол воск, отчаянно прыгающее в груди сердце.

— Ты… здесь? — неуверенно спросила Рыжая, и Мона поняла, что слова обращены к ней.

Девушка вздрогнула, торопливо укрылась плащом. Она не могла позволить обнаружить себя. Таю ЭТО НЕ ПОНРАВИТСЯ. ТАЙ ХОТЕЛ, ЧТОБЫ ОНА УШЛА, НО ОНА ОСТАЛАСЬ. ОНА ПОСТУПИЛА ПЛОХО. ОНА ДОЛЖНА БЫТЬ НАКАЗАНА. ТАК ЖИЛ ЕЕ РОД. Мона затаила дыхание, ожидая, что последует дальше.

Услышала, как Рыжая шумно чмокнула спящего Тая, коротко и зло хохотнула:

— Ревнуешь, да?

Потом жалобно скрипнули доски — Рыжая вылезла из постели, и ее босые ноги ступили на пол.

— Ну же, где ты?

С шумом двинулся табурет — женщина заглянула под стол.

— Хриссы тебя..!

Шлепанье босых ног приблизилось, загремела на полках посуда, шумно завозился на лежанке Тай.

— Эй! Там. Потише, — невнятно пробормотал он, и, куда как разборчивее. — У меня одна М-мона, другая…

— Заткнись! — грустно оборвала его Рыжая.

— Ага… — сонно буркнул он, и девушка почувствовала, как кто-то дернул полу унритского плаща. Плащ медленно, будто нехотя, съехал с ее головы.

— Вот уж не думала, что ты держишь здесь это дерьмо, — сказала Рыжая, и…

На улице поднялся ветер. Большие песчаные крылья нервно забились о стекло хижины. Круглолицая мона заметалась в разрывах туч, из-за горизонта выкатились розовые щеки уны, и ее золотистые лучи весело лизнули окна унритских хижин. Стало значительно светлей. Где-то неподалеку хлопнула дверь. Из гавани Унры донеслись обрывки слов, смеха и скрежета вставляемых в уключины весел.

Близилось время лова.

Но большая часть Тан-Унратена спала и видела сны. Как ее муж. Несколько капель отвара, и сонное зелье сделало ее свободной. На эту ночь. Элта брезгливо сморщила нос: фу, ну и запах! Как она не почувствовала его раньше. И зачем это Тай хранит их в хижине. Она еще раз взглянула на изрядно попахивающую груду тряпок, некогда бывших одеждой, торопливо задернула плащ. «Все это давно следовало сжечь».

Больше искать было негде. «А, может быть, я забыла задуть эту свечу? — подумала женщина. — Хриссы вас!» — она уже не чувствовала никакого желания лезть в постель к Таю. Настроение было испорчено. Ей вдруг захотелось плюнуть на все и уйти к своему храпящему в беспамятстве мужу. Элта взглянула на Тая. «Совсем, как этот», — с горечью подумала женщина, разглядывая его опухшее от выпитого лицо.

— Ои!

По полу тянул сквозняк. Она почувствовала, что замерзла: «Вот и вся радость». Элта зябко поежилась, задумчиво подошла к лежанке. «Уйти? ТА будет довольна. Нет уж».

Она пристроилась на краю, потянула на себя одеяло. Тай делиться не захотел. Элта потянула сильней, одеяло неохотно укрыло ее продрогшее тело. Хотелось спать. «Скоро догорит свеча». Она уже засыпала, когда горячая ладонь Тая коснулась ее груди и медленно поползла по слегка вздрагивающему (в такт движения его пальцев) животу.

— Долго же ты, Тай, — сонно прошептала женщина, пытаясь скинуть назойливую руку. — Тай?

Он не отвечал.

— Спишь, — обиженно сказала Элта, пытаясь отвернуться, но мужская рука властно притянула женщину к себе.

— Убери! — она уперлась руками в мохнатую грудь, отталкивая унрита, но уже зная, что сопротивляться будет недолго. Еще секта, и ее руки обвились вокруг могучей, пахнущей Магром и морем шеи. Ее губы коснулись горьких от харуты губ. Она приникла к Таю всем телом и молила об одном — чтобы он проснулся. Ей так хотелось, чтобы все это было не во сне.