Виктория Угрюмова - Белый Паяц Страница 9

– Как могло случиться, что я не знал истинного положения дел? – вскричал Берголомо, у которого в голове не умещалось, что для человека его положения существуют какие-то тайны. – Сегодня я испытал, наверное, самое большое унижение в своей жизни. Как меня могли назначить на этот пост и не предупредить, что простой рукуйен вправе запросто распоряжаться в моем экзархате и командовать мной, как своим рыцарем?

– Вижу, вы плохо представляете себе нашу иерархию, – усмехнулся Боэт. – Рукуйен по определению не может быть простым. Выше меня стоит только мавайен, то бишь великий магистр, и его величество король.

– Почему же вы сказали мне об этом только сегодня?

– Потому что я не стремлюсь к формальной власти. У меня совсем другое предназначение. Я внимательно следил за вами, экзарх, с тех самых пор, как вы приехали в Нантакет. И я не видел смысла вмешиваться в вашу работу: вы все делали правильно. Вы правили милостиво и мудро, зачем же было вторгаться в вашу парафию. Мне пришлось воспользоваться своим правом только сегодня, когда вы с наместником собирались проявить ненужное и опасное милосердие.

– Милосердие не может быть ни опасным, ни ненужным!

– Слова, слова, пустые слова. А на чашу весов положено будущее не только нашей страны, но и всей Медиоланы. И я не имею права рисковать.

– Вы не расскажете мне, в чем дело?

– Нет, – твердо ответил рукуйен. – Но могу сказать вот что: когда вы станете великим логофетом – а вы станете им, и до этого дня осталось не так уж много времени, – так вот, когда вы станете главой нашей церкви, орден гро-вантаров откроет вам все свои тайны. Но не думаю, что это сделает вас счастливым. Скорее, наоборот.

– Но пока что я не великий логофет, – тихо произнес Берголомо. – Что вы предлагаете мне теперь? Сегодня?

– Живите, как жили, – посоветовал Боэт. – Наслаждайтесь своим неведением. Берите пример с нашего мудрого наместника: вот кто воспринимает происходящее как данность и бережет себя от лишних потрясений.

– Я, пожалуй, пойду, – неуверенно сказал экзарх. – Кстати, давно хотел узнать, да все как-то неудобно было: откуда у вас этот шрам?

Гро-вантар невольно прикоснулся пальцами к изуродованной щеке.

– Давняя история, – коротко ответил он. – Когда-то в здешних краях появилась мормона.

Берголомо внезапно вспомнил, как давешний сон, что в его маленьком городке – когда он был еще несмышленым ребенком – внезапно стали пропадать детишки. Одного из пропавших он даже знал, они часто играли вместе. Как же его звали? Как-то на «А». Ну да, конечно, Анно, сын плотника.

Он помнил, как огорчался и плакал, что его не выпускают на улицу; как шушукались по углам взволнованные взрослые. Как отец брал топор и уходил в ночь вместе с другими мужчинами, жившими по соседству, а мать украдкой вытирала слезы и до рассвета сидела у окошка с рукодельем, на котором не появлялось ни одного нового стежка.

Небольшие вооруженные группы патрулировали ночной город, освещая факелами каждый закоулок и темный дворик. И как наставляла его бабушка: если он увидит где-нибудь женщину в белых одеждах, покрытых красными пятнами, бежать от нее и кричать – звать на помощь. Что бы она ни предлагала, игрушки или сладости, какой бы ласковой и доброй ни прикидывалась – бежать и кричать!!!

– Детишки стали пропадать чуть ли не каждую неделю, мы все регулярно на ушах стояли, прочесывали окрестности, ставили ловушки, а толку – чуть, – продолжал Боэт. – И однажды я с ней столкнулся. Причем угораздило же – в одиночку и ровно в полночь, когда она втрое сильнее против светлого времени. А меня тогда только-только приняли в орден. И пяти месяцев не прошло. Я еще оруженосцем был сопливым, мечи полировал, коней чистил и молился на параболанов. А старших рыцарей – тех вообще боялся до дрожи в коленях. О какой схватке с тварью Абарбанеля могла идти речь, вы же понимаете. По правилам я должен был позвать на помощь рыцарей, и, видит бог, как мне хотелось именно так и поступить. Но она уже схватила ребенка. Пока бы я добежал до замка, пока все объяснил, мормона снова бы скрылась со своей жертвой. Вот я и напал на нее, дурачок, – с обычным клинком, прошу заметить, и без оберегов. Странно, как еще жив остался. А это напоминание о той ночи.

– Ребенка-то хоть спасли? – глухо спросил Берголомо.

– Да, – сказал Боэт. – Хороший мальчишка. Сейчас служит у меня параболаном. Рвется в бой, мечтает о подвигах, так что все время приходится придерживать его за шиворот, чтобы не наломал дров сгоряча. Я его матери обещал за ним присматривать, раз уж так у нас получилось…

Экзарх некстати вспомнил, что простые граждане Нантакета на рукуйена Боэта разве что не молятся, и ему стало еще тяжелее его ненавидеть.

– А чтобы сегодняшний вечер не казался вам таким горьким, – внезапно произнес гро-вантар, – я обещаю, что закрою глаза, если вы вдруг решите проявить милосердие к кому-либо другому, кто его в принципе не заслуживает. Одно условие – к тому, кто не прикоснулся к тайне Печального короля. Может, хотя бы это немного утешит вас?

И экзарху пришлось сказать «благодарю».

Вернувшись в свою резиденцию, он до безобразия напился – впервые в жизни презрев свято чтимые им правила, за что и его покарал на следующее утро Пантократор посредством жесточайшего похмелья, из тех, что относятся к разряду показательных. Потом Берголомо попытался разгромить собственный кабинет, однако, как мы уже упоминали, и на этом поприще не добился внушительных результатов. А затем вызвал к себе сонного и перепуганного секретаря и потребовал представить списки осужденных на казнь.

Таковых на этой неделе оказалось до смешного мало – всего трое. Один – отравитель, женившийся на богатых женщинах, а затем за год-другой изводивший их при помощи ядовитых зелий.

Второй – грабитель и насильник, руки которого по локоть были в крови мирных поселян. Он промышлял тем, что просился на ночлег в уединенных усадьбах, а затем под покровом темноты убивал гостеприимных хозяев, дабы завладеть их нехитрым имуществом. Случалось ему совершать разбой на пустынных дорогах. Пытаясь выговорить себе помилование, он указал несколько мест, где закопал тела своих жертв, большей частью – невинных девушек, почти девочек, до которых был большой охотник. Этому ублюдку пьяный в стельку экзарх утвердил приговор вторично, крупными буквами поперек всего пергамента, не поскупившись на крепкие выражения. Позже ему докладывали, что уникальный документ пользовался большим успехом в главной канцелярии.

А вот третий осужденный оказался наемным убийцей, которого отдал в руки правосудия анонимный заказчик, не пожелавший платить за добротно выполненную работу. На допросе убийца назвался Кербероном, и дознаватель вполне удовлетворился прозвищем вместо имени. К предательству своего нанимателя арестованный отнесся на удивление спокойно, даже с иронией, сказав, что рано или поздно это должно было с ним произойти.