Темноводье - Василий Кленин Страница 9

— Ну, и нехай в своих болотах сгниют! — сплюнул в сердцах Онуфрий и велел снаряжать дощаники.

Первым делом, решили навестить ближайшего соседа — Кокурея. Этот даурский князец жил немного ниже по Амур-реке, на ее правом берегу. Единственно, в чем отличался этот хитрый старикашка — он был первым, кто не стал противостоять хабаровскому войску, которое в 159 годе с огнем и мечом прошло по всей даурской и дючерской землям. Так что, если выше по Амуру все крепости были основательно порушены и пришли в запустение, то городок Кокурея и дальше жил.

Был он совсем небольшим (не сравнить с крепостью князьца Толги, что ниже по течению), но стоял вдали от реки. Так что внезапно подступиться к нему было непросто. Казаки сошли на низинный берег и крепким отрядом двинулись к даурам. Вокруг них на ветру колыхались озера полей злаковых или пастбищных лугов.

— Ты глянь-ко! — изумленно воскликнул кто-то из служивых. — Они ржу косят!

Вдали, действительно, мельтешили пешие фигурки дауров. При виде русских они начали разбегаться, но вруках у них и впрямь имелись косы да серпы.

— Чево это они? — стали дивиться русские.

Жать злаки было рановато. Особенно, рожь. Ей бы еще пару седмиц постоять, чтобы колос забурел да силой налился.

Хлипкие ворота крепостицы оказались заперты. Но Кузнец был готов к такому повороту, потому велел захватить малую железную пушечку. Она, конечно, стену не проломит, но разве эти дикари что понимают. Онуфрий с любовной неспешностью установил малое орудие, отмерил порох, заколотил ядро и поднес фитиль. Пушчонка грохнула, заполонив понизье дымом, который быстро сдул ветерок с реки.

— Открывай, Кокурейка! Государевы люди к тебе явились! Не перечь воле Белого Царя — худо будет!

В городке поднялся галдеж, бабьи крики, полные страха. Казаки тихо посмеивались. Наконец, створки распахнулись, и к «государевым людям» вышел сам Кокурей в затасканном халате со следами былой роскоши.

— Ясак плачен! Плачен! — замахал он руками.

— Ну, кто ж так гостей встречает? — нахмурился Васька Панфилов.

И казаки толпой повалили в городок, тесня князька с его суматошными попытками остановить «гостей». Дауры, при виде русских, разбегались по низеньким избам. Казаки деловито заглядывали за тыны, во тьму крошечных дверных проемов. Кто-то деловито хватал под мышку курицу или какую-нибудь мелкую утварь.

— Слышь, Кокурейка! — с широкой улыбкой повернулся к князьцу Онуфрий. — Так уж и быть, не буду я брать с тебя ясак. Ты его к весне готовь. Но видели мы, что твои дураки ржу косят неспелую. Почто так?

— Земля дурна, — набычившись, подбирал даур неудобные русские слова. — Рожь плохой. Всё плохой. Не хочу урожай.

Звучало дико, но Кузнец не хотел разбираться.

— Богато живете, — хмыкнул он. — Так ты, можа, мне свой хлеб отдашь? Коли тебе он ни к чему?

Кокурей на миг задохнулся, когда слова русского «князя» дошли до него.

— Ой-ай! — заголосил он. — Берись! Натка, всё берись! Берись и уходи!

Старенький даур ткнул пальцем в крепкий берестяной балаган. И прикрыл почти безбородое лицо ладонями, покрытыми сетью вспухших жил.

— Айда, мужики! — махнул своим людям приказной.

Дощатые двери выбили, и казаки с жадностью кинулись к внушительным ямам. Конечно, ячменя, ржи, гречихи, гороха в амбаре совсем немного осталось — накануне нового урожая так всегда. Но ежели с умеренностью подойти, то запасов зерна войску хватит на три седмицы. А то и месяц.

— Ай, спасибо, Кокуреюшка! — потеплел голосом Кузнец. — Хороший ты даур! Не то, что иные. Непременно скажу об том Белому Царю! Чтоб, значит, и на Москве знали, какой есть на Амур-реке лучший из князей.

Кокурей натянуто улыбался, не понимая и половины из сказанного. Он ждал только одного: когда страшные лоча выйдут, наконец, за крепостные валы.

— Хорошо у тебя, князь, да нам в путь-дорогу пора, — увидал Онуфрий думы даурца. — На прощание дай нам провожатого. Кого молодшего из семьи своей.

Кокурей, усыпленный интонациями русского предводителя, поначалу не сообразил. Но, когда смысл сказанного дошел до него, вдруг резко скинулся, снова замахал руками и закричал:

— Нет! Мой дасть аманат! Курген дасть! Нет! Все гость уходить! И ты уходи, лоча!

— А я вот в дому твоем гомон да топот слышу, старик, — нахмурился Кузнец. — Надо проверить!

— Нет! — и Кокурей заверещал что-то на своем дикарском языке. Без толмачей и перевести было некому. Но казаки и так поняли, что ничего хорошего князек-поганец не сказал: дауры вокруг вдруг забегали, принялись хвататься за дреколье, а у кого-то в руках и оружие появилось. Блеснула сталь.

Глава 8

— К бою! — зычно крикнул Васька-есаул. Конечно, русское войско городок этот раскатает по бревну, но большая часть осталась у кораблей. Внутрь вошли чуть больше сотни, разве кокурееву роду больше потребно?

Оказалось, надо. Словно, в ловушку сами лапу сунули. И даже самопалы не снарядить, не говоря уж о пушчонке.

— Ничо, — с улыбкой протянул Васька Панфилов. — В сабли возьмем нехристей!

«Ох, не надобно драки» — покачал головой Онуфрий. Резко шагнул к Кокурею, схватил его за отворот халата и дернул на себя. Да так, что с евонной головы шапка слетела, разметав пегие волосья. Нож из-за поясницы сам впорхнул в ладонь, и черно-серое железо впилось в куриную шею старика.

— Вели своим палки-то положить, — процедил он даурскому князьцу. — Не доводи до греха, дед.

Кокурей скорчился, задергался нервно, дрожа от холода железного на шее своей. Взгляд его, полный ненависти, буровил приказного человека, но Кузнец с холодом в глазах ждал. Ждал с каменной твердостью в руке.

— Ган Дархан, — прошипел он, пряча страх за злобой, и отдал короткий приказ. Дауры нехотя сложили оружие.

— Пойдем к тебе домой, — усмехнулся Кузнец.

…Дощаники выходили на стремнину темных амурских вод. На головном корабле сидел перепуганный даурский мальчонка: то ли внук, то ли племянник Кокурея. Первый новый аманат, что обеспечит верность и покорность этого даурского рода. Как его провожали! Как оплакивали! Словно, на смерть провожали.

«Может, и правда, они мыслят, что мы полонянников едим?» — подумалось Кузнецу.

Новым утром амурское войско шло уже мимо владений Толги — сильного даурского князя, коему служили ажно несколько родов. Толгин городок стоял высоко и виден был издаля. А вокруг его — широкие богатые поля… Которые теперь зияли мрачными черными пятнами. Кое-где обгорелые колосья еще слегка дымились. С берега несло — сытно и прогоркло.

— Это