Терновая цепь - Кассандра Клэр Страница 9

Чтобы отвлечься, Люси попробовала пошевелить пальцами ног. По крайней мере, покалывание прошло. Грубые доски пола за много лет стали гладкими, как паркет, и она, скользя по ним босыми ногами, подошла к туалетному столику, на котором стоял таз для умывания и лежало полотенце. Она чуть не застонала вслух, увидев себя в зеркале. Прическа рассыпалась, волосы слиплись и висели космами, дорожное платье было измято, а пуговица от подушки оставила на щеке глубокий след размером с пенни.

Придется потом попросить Малкольма о ванне, подумала она. Он же чародей, наверняка сможет раздобыть горячую воду. А пока пришлось удовольствоваться тазом и куском мыла «Пирс». Умывшись, она сняла грязное платье, бросила его в угол и открыла чемодан. Несколько мгновений девушка разглядывала содержимое – неужели она действительно взяла с собой купальный костюм? Мысль о купании в холодной зеленой воде гавани Полперро заставила ее содрогнуться. Вытащив свой топорик и куртку от боевого костюма, она выбрала темно-синее шерстяное платье с вышитыми манжетами, потом, вооружившись шпильками, принялась приводить в порядок волосы. У Люси упало сердце, когда она сообразила, что золотого кулона на шее нет, но после лихорадочных поисков обнаружила украшение на ночном столике у кровати.

«Это Джесс положил его сюда», – подумала она. Она не смогла бы ответить на вопрос, откуда узнала об этом, но была в этом уверена.

Внезапно ей отчаянно захотелось увидеть его. Надев ботинки, девушка вышла из комнаты.

Дом Малкольма оказался значительно больше, чем Люси себе представляла; ее спальня оказалась одной из шести на этаже, а лестница в конце коридора – украшенная резьбой в том же стиле, что и туалетный столик, – вела в зал с высоким потолком, какие бывают в больших загородных особняках. В деревенском домике на прибрежном утесе едва ли уместилась бы такая гостиная, да и второй этаж, если уж на то пошло. Это сбивало с толку. Должно быть, Малкольм при помощи чар мог увеличить внутреннее пространство дома как угодно, решила Люси.

Насколько Люси могла судить, в доме больше никого не было, но откуда-то снаружи доносился ритмичный стук. Осмотрев холл, она нашла парадную дверь и вышла на улицу.

Ослепительный солнечный свет оказался обманчивым. Было холодно. Обжигающий северный ветер свистел среди голых утесов, и ее шерстяное платье продувало насквозь. Обняв себя руками, дрожа, девушка быстро обошла дом, разглядывая все вокруг. Она была права насчет здания. Снаружи оно действительно выглядело очень скромным – тесный коттедж на три комнаты, не больше. Посторонним должно было казаться, что окна заколочены, хотя Люси знала, что это вовсе не так; побелка на стенах растрескалась и была покрыта пятнами и потеками от влаги, приносимой вечными морскими ветрами.

Под ногами у Люси печально шуршали сухие водоросли. Она пошла в ту сторону, откуда доносился глухой стук. Зайдя за угол дома, она резко остановилась.

Это был Джесс. Он стоял с топором в руках рядом с кучей поленьев. У Люси задрожали руки, но не только от холода. Он был жив. Только сейчас она полностью осознала это, и эта мысль потрясла ее до глубины души. Люси никогда не видела его таким – никогда не видела, как ветер играет его черными волосами, как краснеет его лицо от физических усилий. Никогда не видела, как он выдыхает облачка пара на холоде. Она вообще никогда не видела, как Джесс дышит; он находился в мире живых, но не являлся его частью, на него не действовали ни тепло, ни холод, ни ветер… И вот сейчас он дышал, он жил, его тень протянулась у него за спиной по каменистой земле.

Люси не могла больше ждать ни секунды и побежала к нему. Он успел лишь в удивлении поднять голову и выронить топор, прежде чем девушка бросилась ему на шею.

Джесс поймал ее, прижал к себе, крепко-крепко, его пальцы мяли ткань платья. Он спрятал лицо в ее волосах, шепотом повторяя: «Люси, Люси». Она чувствовала тепло его тела. Впервые со дня их встречи Люси ощутила его аромат: смесь запахов шерстяной одежды, пота, кожи, древесного дыма, ветра перед грозой. Впервые она услышала, как его сердце бьется совсем рядом с ее сердцем.

Наконец они отстранились друг от друга. Джесс продолжал обнимать ее и, улыбаясь, смотрел сверху вниз. На его лице она заметила тень неуверенности, как будто он не мог угадать, чтó она думает об этом новом, настоящем, живом Джессе. Глупый мальчишка, подумала Люси; он должен был прочесть все мысли по ее лицу. Но, может быть, это даже к лучшему?

– Наконец-то ты очнулась, – произнес он. Его голос был… как тут сказать… это был его голос, такой знакомый. Но сейчас он был реальным, человеческим, земным, и все же отличался от того, который она слышала прежде. И еще она чувствовала, как вздымается его грудь, когда он говорит. В голове мелькнула мысль: сможет ли она когда-нибудь привыкнуть к реальному Джессу?

– Долго я спала?

– Несколько дней. Ничего особенного за это время не произошло; в основном мы только и делали, что ждали, когда ты придешь в себя. – Он нахмурился. – Малкольм сказал, что с тобой все будет в порядке рано или поздно, но я подумал…

Он вздрогнул и поднял правую руку. Она поморщилась, заметив лопнувшую кожу и красные пятна. Но Джесс, судя по всему, был в восторге.

– Мозоли, – радостно улыбался он. – У меня мозоли.

– Не повезло, – посочувствовала Люси.

– А я так не считаю. Ты знаешь, сколько времени прошло с тех пор, как у меня в последний раз появлялся волдырь? С тех пор, как я последний раз оцарапал колено? Потерял зуб?

– Я понимаю, что ты в восторге от физических ощущений, но, надеюсь, ты не выбьешь себе все зубы, чтобы заново испытать зубную боль, – улыбнулась Люси. – Не думаю, что я смогу лю… относиться к тебе по-прежнему… Не думаю, что ты будешь мне нравиться без зубов.

О, что же это с ней. Она едва не сказала «любить». Ее утешало лишь то, что Джесс, завороженный своими новыми ранами, по-видимому, ничего не заметил.

– Как это мелко, – сказал он, наматывая на палец прядь ее волос. – Ты будешь нравиться мне по-прежнему, даже когда у тебя выпадут все волосы и ты сморщишься, как прошлогодний желудь.

Люси испытала непреодолимое желание засмеяться, но заставила себя сердито нахмуриться.

– Но, в самом деле, скажи, ради всего святого, зачем ты колешь дрова? Неужели Малкольм не